Пешеходный мост через Москву реку неплохо сохранился. Видимо его поддерживали в относительном порядке, как и сам вокзал, площадь перед ним. Правда, здоровенный торговый центр рядом с площадью, сложился сам в себя и частично осыпался в метро. На его месте высилась огромная груда мусора. Ближе к Смоленской площади становилось всё хуже и хуже. Полосы сгоревших домов, ни одного целого стекла, снесённые крыши.
– Вот. Это пример нового хозяйствования, – Гриша не скрывал своего злорадства, – Всё развалено, никому ни до чего нет дела.
– А что ты хотел увидеть? – Владимир удивлённо посмотрел на друга, – Если бы принялись восстанавливать города, ещё половина жителей была бы без крыши над головой, а сейчас не только все беженцы размещены, но и иммигранты, да деревенские жители в нормальное жильё переехали. И это за полгода всего! Тебе этого мало?
– Да много, много. Я ворчу чего? Пропадает многовариантность в развитии. Как и в СССР все одной шеренгой в светлое будущее. Вот чего я боюсь. Ведь в Союзе тоже немало чего хорошего делалось, а чем всё обернулось? Пшиком.
– Я долго думал, почему одни страны и народы развиваются, куда-то стремятся, а другие только гниют. Конечно, всех подталкивает необходимость. Конечно, внешние и внутренние конфликты и вызовы дают возможность развиваться или наоборот разваливаться. Но и ещё одно. Как только правители отрываются от граждан, страна неизбежно скатывается в яму. Как только народ страны начинает делиться на быдло и аристократию, на единственно правых правителей и всегда неправых тружеников, как начинается деградация, развал. Только беда, война или другие несчастья, грозящие существованию правителей способны повернуть этот процесс вспять. Чем больше и прочнее обратная связь руководство – народ, тем интенсивнее развивается страна. В Союзе Сталин выборку руководства осуществлял самолично. Просто уничтожалась вся верхушка и набиралась новая. Такая вот своеобразная санация управленческой вертикали власти.
– Хочешь сказать, что как только вырезание верхушки прекратилось, так наступил застой и развал?
– Не сразу, но неизбежно наступил. Выработался изолированный слой новой аристократии – номенклатура. Интересы не только народа, но и страны, для этих людей ничего не значили. Интересовали исключительно собственные интересы.
– Ну, это везде, во всём мире и во все времена было.
– Да, поэтому страны с сильным лидером, который мог не считаться с клановыми интересами, тут же вырывались вперёд. Потом образовывались новые кланы, новая аристократия. Но это потом. В исторический период возьми того же Наполеона. Россия же всегда двигалась рывками. От царя – идиота, к царю – умнице. Или царице. Опять же, кого умницей считать. Страна то отставала на десятилетия, а то на столетия, то догоняла, и перегоняла.
– Почему же демократические страны вырывались вперёд?
– Там хотя бы пародия демократии была. Народ хотя бы видимость самоуправления имел. Отсюда и результат. И не важно, что демократия на голову поставлена, а ноги в воздухе болтались. Всё равно, такая система имела преимущество по сравнению с аристократией любого вида, в том числе и Советского – номенклатурного. Точно также феодализм имел неоспоримые преимущества по сравнению с рабовладельческими порядками. И прежде всего – психологические. Ощущение большей свободы, большей самостоятельности. Капитализм предоставлял еще большее ощущение свободы, имел видимость народного самоуправления. Кстати, совершенно очевидно, что этот факт хорошо понимали и искусственно поддерживали. Производительным трудом, как промышленным, так и сельскохозяйственным при рыночном устройстве общества заняты не более 10 – 12 процентов трудоспособного населения, всё остальное искусственно созданные сферы деятельности и места приложения сил населения. Тут и гипертрофированно раздутая сфера потребления, искусственно созданные рабочие места в производстве и торговле. Всё равно этого не хватало. Поэтому пропагандировалась сфера азарта, зрелищного спорта, развивалась индустрия развлечений. Всё, что основано на базовых инстинктах и страстях. И, чему ты сам свидетель – система развалилась даже быстрее, нежели аристократически – феодальные или диктаторские режимы.
– Да, видел весь этот кошмар. Только считаю – всё должно происходить эволюционным путём, а у нас постоянные перманентные революции. Сейчас у нас вся фактическая власть в руках армии и спецслужб. А у меня с детства выработалась к ним аллергическая реакция, своего рода идиосинкразия. Как бы нам из огня, да в полымя не попасть!
– А кому ещё было действовать. Это единственные структуры, которые кровно заинтересованы в существовании страны, как таковой. Всем остальным власть предержащим на это глубоко плевать было и есть. У всех остальных в лучшем случае – узковедомственные, а в худшем – узкокорыстные интересы. А на счёт эволюции… Я что-то не могу представить, чтобы из кучи металлолома эволюционным путём вдруг родился бы, скажем автомобиль. Из металлолома может эволюционным образом только ржавчина родиться. Так и с человечеством, с обществом. Необходимо поставить цели и их последовательно решать, иначе, кроме хаоса и безобразия ничего не будет.
Друзья пошли по садовому кольцу в сторону Крымского моста. Пустая проезжая часть смотрелась неестественно, нелепо широко. Непроизвольно хотелось идти поближе к домам, но там тротуар часто загромождали обломки.
– Смотри, мародеры!
Группа людей выносила из хорошо сохранившегося дома офисную технику.
– Их собиратели называют, – Володя усмехнулся, – Сейчас совсем мало осталось, а в первое время – тысячами ходили. Остались только официальные. Я по Сети и по телевизору смотрел. И Стражи совсем мало в Москве, только на окраинах, да на заставах. У нас в отделе специальные тесты для полиграфов составляли, чтобы этих друзей проверять. Я сам не занимался, но слышал, что благодарность за них отдел получил.
– За мародёров?
– Нет, за то, что их почти не стало. Они только офисы, магазины и промышленные здания очищать имеют право, в частные квартиры входить запрещено.
– А как их проверить можно?
– Всех регулярно по тестам прогоняют. Кто, что либо нарушил, у тех лицензию отбирают. Кроме того – они же только ищут, потом всё централизованно принимается и вывозится.
– А музеи?
– Музеями – профессионалы занимаются. Сейчас сил у страны, их восстанавливать и приводить в порядок, нет. Но уже начата консервация, где надо подводится автономное тепло, свет. Кремль, я слышал, хотят полностью восстанавливать, некоторые другие музеи.
У Крымского моста свернули на набережную. Пошли в сторону Кремля.
– Во, хоть одна польза, – Григорий показал на груду металла на стрелке острова, – От этого Петюни, творения Церетели одно воспоминание осталось! Его, как считаешь, не восстановят?
Ближе к Кремлю народа стало попадаться больше. Что-то делали со зданием Французского посольства, выше по улице стояла тяжёлая строительная техника. Собственно Кремль пострадал относительно немного. Во всяком случае, именно пострадал, а не был разрушен до основания. Восстановительные работы велись, но вяло. Севернее Кремля тянулись сплошные завалы из разваленных, сгоревших, рассыпавшихся домов. Туда соваться бессмысленно. Через хорошо сохранившийся Большой каменный мост перешли реку. В начале Ленинского проспекта стали попадаться машины.
Григорий поднял руку. Остановилась старенькая «Волга».
– Вам куда? В Кунцево? Я в Матвеевское, там пешочком дойдёте. – Водитель разблокировал двери.
– Что, балуют? – Владимир показал на пимпочки-запоры на дверях.