За разговором друзья прошли мимо выхода метро. Поднялись по Рублевскому шоссе к Крылатскому. Квартира отца Гриши находилась ближе к "Молодёжной", справа от шоссе. Около дома остановились.
– Гляди, плита внешней стены упала! – Григорий показал пальцем, – от сотрясения что ли?
– Это что, отца квартира? Я у него никогда не был.
– Мы же вместе подъезжали, я к нему заходил!
– Я то, не заходил – тогда в машине ждал.
– Зато сейчас зайдём.
Поднялись на четвёртый этаж. Дверь подъезда открыта и сорвана с петель. Кому это понадобилось – непонятно. Квартирная – сохранилась. Григорий достал ключи.
– Как съездили? Всё, что планировали, собрали? – Галина встретила мужа на кухне. Дуговы собирались отметить восемнадцатилетие дочери. Пригласили своих друзей, друзей дочери, сослуживцев.
– Что с тобой планировали, всё взял. Хотели один контейнер с Гришей брать, но на месте оказалось это сложным. На каждую квартиру пришлось брать свой. Так что привёз всё что надо и что не надо. Сама разбирайся. – Владимир повалился на стул. – Устал я что то. Долго пришлось ждать маршрутку из аэропорта.
– Взял бы машину. Давно предлагали, а ты всё не чухаешься.
– Это Григорий всю жизнь водит, а я только права имею, а водила из меня никакой. Вот – ты права получишь, тогда можно и подумать о машине, а так только стоять будет.
– Как Москва поживает?
– Ни как не поживает. Почти всё в развале, а что сохранилось, разваливается. В центре понемногу копаются, да в нескольких западных районах живут, а так всё заброшено. Правда дороги в основном расчищены, проехать и пройти везде можно. Мы в центрах разрушений не были, но говорят и там уже разгребают. В общем, город, как мы его помним – умер!
– Почему такой трагизм в голосе? Ты всегда говорил, что неестественно, когда все деньги, вся промышленность, все ресурсы в один или несколько центров вбухано. Вот и получи распределение по всей стране.
– Нет, всё правильно. Только я в Москве родился и вырос. Это как к смерти отношение. Если человек долго болел, его смерть принимаешь как должное, иногда даже, как избавление, облегчение. А когда внезапно умирает человек, полный сил и энергии, оторопь берёт: как? Почему? Вот так и с Москвой. Центр притяжения для всей страны вдруг превратился в труп. В одночасье. Сознанием понимаешь, что это даже к лучшему, что прошлая жизнь – это путь в никуда, дорога к смерти, а всё равно жалко.
– Как у Григория? Таня говорила, что в квартире стена обвалилась?
– Да, листьев намело, дождь немного попортил, но в основном всё сохранилось. Правда, дом – на списание. Входить страшно.
– Тебя обзвонились с работы. Ты что, свой мобильник на выборочный режим поставил?
– А как иначе, иначе все время на телефоне пришлось бы сидеть!
– Твоя вина! Не можешь заместителей заставить работать самостоятельно.
– Я же только месяц на должности. Это Якушев всё на себя замыкал. Ладно, пойду к компьютеру. У нас, когда сбор? Завтра?
– Да, я первичные заготовки делаю, а завтра дочка помочь обещала, да Таня с Наташей придут пораньше. Твои, кто будет?
– Петя должен подойти, да Костя Вяземский, ну и естественно Григорий.
– Иди, трудоголик, уже извертелся!
В застолье следующего дня горчинку придали совместные рассказы Владимира и Григория о Москве. Многие там были. Забирали свои вещи, в командировку или по другим делам, но это было или сразу после атомных ударов или чуть позже. Почти весь город тогда перекрыли для посещения и общего впечатления не получалось. Володя и Гриша первые из присутствующих побывали в центре, свободно побродили. Ни телевизор, на компьютер, как бы on-lain они не были, не передают настроения заброшенности и разорения, как личные впечатления. После обсуждения московских тем, перешли к общеполитическим. Подобно периоду кончины СССР и становления новой России конца восьмидесятых – самого начала девяностых прошлого века, все интересы, разговоры, даже за праздничным столом, крутились вокруг государственных дел и преобразований. Как и тогда, полярные мнения, противоположные убеждения и суждения занимали всех. Как всегда за столом, общий разговор разбился на группки и пары.
– Я считаю, что впервые обсуждается судьба страны непосредственно народом, – Костя положил вилку, повернулся к Григорию, – все высказывают предложения. Причём предложения действительно рассматриваются!
– Ага, в начале девяностых тоже рассматривались, – Гриша повернулся за одобрением в сторону Владимира, – только что после этого получилось?
– А что получилось? – Владимир тоже отложил вилку, – ты сам вроде бы неплохо приспособился.
– Пришлось приспособиться. Надо было самому что-то есть и семью содержать. В начале 90-х вообще работы не было!
– Стоп, стоп, стоп, – Костя поднял руку, – мы сейчас все переругаемся. Кто сколько ел, кто сколько пил… . Верно то, что государство стремительно разваливалось и всех за собой тащило. Все хватали, что под руку попадалось. Другое дело, кому то попадалось много, кому то ничего. Дело прошлое. Сейчас, как я момент понимаю, стоит вопрос о том какое собственно государство строить.
– На самом деле вы все ошибаетесь и все правы, – встрял Петя, – я, как математик, вижу дело так. Как и раньше, референдумы и опросы необходимы не для управления страной, а для выявления и, если необходимо, коррекции общественного мнения. Математическая модель будущего общества уже существует и коридор прохода в него очень узок. И по времени и по решениям. Упустим время, упустим возможности. Поэтому Григорий прав в том, что референдум необходим не для выявления истины или желаний народа, а для легитимизации процесса. Математическая модель показывает, что единожды сформулированные граничные условия нового общества, обладают возможностями самоподдерживаться неопределённо долго. Мы имеем возможность войти в новое состояние стабильности. Вы все наверняка смотрели отчёты. Прежнее стабильное состояние – это различные стадии феодализма с элементами рабовладения.
– Короче, я прав, считая, что эти опросы – фикция?
– Почему же. Они очень важны и нужны, – продолжил Петя, – они позволяют выявить тенденции общественного мнения и, если хочешь, манипулировать им в нужную сторону. Другое дело для чего это делается. Общественным мнением манипулировали всегда и везде. Иногда это делалось осознано, иногда нет. Но даже самый тиранистый диктатор был вынужден опираться на общественное мнение. Другое дело, что решения принимались или по принципу «хочу» или по принципу «хотели как лучше». Это в лучшем случае. В худшем – мне лично выгодно, значит так и правильно. Сейчас, с вероятностью близкой к 100% можно рассчитать последствия тех или иных решений. Свобода воли кончилась. Началась сплошная осознанная необходимость. В этой новой действительности мы ещё жить не привыкли. В этом всё дело.
– А чем плоха была старая система, – не унимался Григорий, – вроде бы все неплохо жили.
– Кто не плохо, а большинство плохо, – Заметила Галина, прервав свой разговор с Таней, – заметь, не только у нас в стране – по всему миру так. Не только плохо жили, но и выхода, перспективы на будущее большинство людей не видели. Даже если «золотой миллиард» хорошенько копнуть, не то, что счастливых, просто благополучных, дай бог – треть наберётся.
– И тут важно не количество и качество съеденного, выпитого и потреблённого, – подхватил Костя, – а что от самого человека ничего никогда не зависело. В самых раздемократических странах только уж полные дебилы думали, что граждане этой страны ею управляют. Всем всегда понятно, что управляют элиты. И не важно, оформлено это партийными списками или узурпацией власти непосредственно у кормушки. Где грызня между элит была, там народу доставалось побольше, где у «лучших людей» всё схвачено было, там народ вообще бедствовал. Зато, больше получая, верхушка больше рисковала слететь, когда кто-то полез бы к власти, используя народные бедствия. Но опять же для себя, не для народа или страны. Потом только, если не совсем кретины, верхушка приходила к выводу, что страну оказывается надо не только разворовывать, но и укреплять и развивать. Для своего, естественно, блага.