— Догадайся.
— Неужели из-за... из-за ноги?
Кивнул.
— Вот глупый!
Не думала я, что когда-нибудь скажу ему «глупый»...
— Я счастлив.
— И я счастлива.
Дальше — разговор о каких-то пустяках. Забыла, о чем. Говорили, болтали. Даже смеялись.
Внезапно он побледнел. Начал синеть. Дыхание изменилось. Какое-то булькающее, с хрипом. Я метнулась к нему. Что делать? Нажала кнопку «экстренный вызов». Через минуту — бригада реаниматоров. Его положили на пол. Что-то с ним делали.
Я смотрела не туда, вниз, а перед собой, на экран, где зеленой змейкой мерцала осциллограмма. То вспыхивая, то опадая.
Слабее, слабее. Остановка. Опять бьется. И опять остановка. Длиннее.
Амплитуда все меньше. Замирает. Еле-еле колеблется...
И, наконец, — ровная, тонкая прямая. Ни зубцов, ни зигзагов. Все.
Врачи-реаниматоры, бледные, потные, поднялись с колен. Кто-то взял меня под руку, вывел из палаты.
— Дайте еще раз взглянуть на него.
Дали.
После этого до похорон ничего не помню. Выключилось сознание. Потом вижу: похороны — солнце — цветы, цветы... Митя держал меня под руку. С другой стороны Люся, поодаль — Наташа. Заплаканные.
Яма, гроб на веревках. Сырая земля. Мать сыра земля. Груда венков на могиле, уже закиданной. Какой-то воробышек возился в одном из венков.
Нет, но существует (как заклинание).
На другой день — звонок в дверь. Открыла. «Вам телеграмма». Расписалась, развернула, прочла: «Мама я тебя очень люблю тчк Валюн».
Стояла с телеграммой в руке. Кто-то сзади обнял мои колени. Обернулась — Вова. Он прижался ко мне, поднял глаза и отчетливо сказал:
— Мама...
Заговорил.