— Это война.
— Не говори так, словно это оправдание. Ничто из произошедшего с нами оправданным быть не может, — Гермиона метнулась к нему, и Малфой откинулся к стене. — Я проклинаю войну.
— Как и миллионы до тебя.
— Почему ты так спокоен? — Гермиона окинула его взглядом, и вдруг отрешённое лицо, сгорбленные плечи, усталые глаза и обесцвеченная скорбью кожа вызвали в ней острую жалость и едва ощутимое чувство родства.
— Я почти мёртв.
Они замолчали, и Гермиона, ощутив слабость в ногах, опустилась на краешек пошатывающегося стула.
— Она поплатилась за то, что сделала, — Гермиона покачала головой.
— Моя мать не встанет из могилы, а я продолжу сходить с ума.
— Но ты жив, ты всё ещё жив!
— Что это за жизнь, Грейнджер? — он посмотрел на неё с бессильной яростью, остановившись в полуметре. — Я искалечен и даже не понимаю, за что так жестоко расплачиваюсь… — недолго он молчал, мучительно собираясь с мыслями. — Что это было за чувство? Расскажи, ты ведь способна на любовь!
Гермиона испуганно опустила глаза и сжала пальцами свои колени. Она услышала, как он подошёл ближе, как зашелестела ткань его мантии. Тихо ударились об пол колени, и спустя пару секунд она столкнулась с умоляющим взглядом, направленным к ней снизу вверх.
— Я не знаю, — прошептала она, и эти слова обрушились с плеч неимоверной тяжестью, высвобождая из тела скорбь. Глаза наполнились слезами, сердце больно ударилось в груди, и стало так горько, словно кто-то ударил её наотмашь. — У нас отняли одно и то же, только разными способами. Я не могу рассказать тебе, потому что сама не способна что-то чувствовать. Мне кажется, если я вдруг позволю себе… — она запнулась, не отрывая от его внимательного взгляда, — то умру от боли.
Малфой кивнул, опуская взгляд на её побелевшие от напряжения пальцы. Некоторое время он не двигался, и Гермиона чувствовала, как медленно в её горле скапливается горечь невыплаканных слёз.
— Боль не так уж плоха. По крайней мере, она даёт понять, что мы всё ещё живы.
— Должно быть что-то ещё, — Гермиона испуганно помотала головой и порывисто опустила ладонь на его плечо. Драко не пошевелился, только медленно приподнял брови.
— Это правда, — он медленно изучал черты её лица. — Когда я с тобой, боль порой отступает.
— Значит, ты можешь бороться.
— Я слабее этого.
— Ты не пробовал!
— Грейнджер, ты даже не понимаешь, о чём говоришь, — он яростно сжал губы и, увидев, как между её бровей появляется морщинка упрямства, резко поднялся. — Мне нужно убираться.
— Постой! — Гермиона вскочила следом, хватая его за рукав. — Постой.
Он вопросительно склонил голову, смотря на её нерешительное и испуганное лицо. Губы Грейнджер тряслись, а уголки глаз стали влажными. Она открыла рот и замерла, язык омертвевшим пластом прилип к нёбу.
— Куда ты пойдёшь?
Драко лишь покачал головой, и она испуганно отступила. Мгновенно тело сковало ознобом, как будто кто-то резко вытолкнул её прочь на растерзание злым колючим ветрам. Гермиона оглянулась по сторонам, не вполне понимая, что ищет. Ей вдруг стало страшно и одиноко, и она ещё раз умоляюще взглянула на Малфоя.
— Значит, мы прощаемся навсегда? — она постаралась держаться, но голос дрожал и кривился.
Малфой твёрдо кивнул, и его глаза, впившиеся в её крошечную фигуру, казались омертвевшими. Секунды каменели, воздух наливался свинцом, утяжеляя дыхание. Наконец Малфой, вырвавшись из оков оцепенения, наклонил голову и тихо спросил:
— Поцелуешь меня?
Гермиона отпрянула, и Драко снова кивнул, смиряясь. Расправив плечи, он бросил на неё прощальный взгляд и твёрдой походкой направился к окну. Щёлкнули и ударились о стенки створки, в комнату ворвался порыв свежего зимнего воздуха. Глаз ночи, не моргая, пялился на две фигуры, застывшие в полоске его сияния у окна. Гермиона подняла голову и сделала два шага вперёд, ощущая, что время, холод и звук собственных шагов вдруг становятся слишком реальными.
— Постой, — слабо позвала она срывающимся на хрип голосом. Горло заледенело, облизанное ледяным ветром. Драко нехотя повернулся, и она увидела, что его лицо с покрасневшими скулами всё ещё хранило остатки жизни. Он был жив, как никогда раньше. Три бесшумных шага, шелест одежды — и его влажных щёк коснулись холодные пальцы. Гермиона вытянула шею и прижалась губами к его лбу, замирая от страха и отчаяния. Драко вздрогнул, когда его носа коснулась горячая влага.
— Почему ты плачешь?
Гермиона опустилась на стопу, не отрывая от него глаз.
— Мне так нас жаль, — прошептала она, ощущая, как соль слёз отпечатывается на губах. Драко кивнул, его ладонь скользнула по её спине. Гермиона тихо выдохнула, чувствуя, что их тела приближаются. Рука Малфоя лежала между лопаток, и эта близость была до крайности странной в своей реальности. Грейнджер смотрела на бледное задумчивое лицо несколько секунд и с течением времени всё больше понимала, насколько нелепым был тот поцелуй, которым она его одарила.
— Мы всегда были врагами.
Драко неуверенно улыбнулся, его пальцы впились в её спину с новой силой. Вторая ладонь скользнула к растрепавшимся волосам и прошлась вдоль всей длины, едва касаясь. Неожиданно тёплые пальцы смахнули с подбородка остывшие слёзы и надавили, поднимая голову вверх.
— Враги, Грейнджер, — выкидыши любви.
Гермиона сглотнула и, когда его лицо приблизилось, сама разомкнула губы. Стало горячо, пальцы Драко вонзились в её кожу до боли. Тепло рта коснулось подбородка, и Гермиона всхлипнула, когда запах мороза и его кожи ударил в ноздри. Его поцелуй был совершенно осмысленным и основательным, словно печать, и Гермиона не смела пошевелиться.
Спустя ничтожный десяток секунд Малфой резко отпрянул, сжав ладонями виски. Какое-то время он стоял сгорбившись и тяжело дышал, борясь с собой. Но время, недавно растягивающееся подобно дёгтю, вдруг снова ринулось вперёд, и Драко выпрямился, крепко перехватил древко метлы, и последний раз посмотрел на Грейнджер.
— Спасибо, — он позволил себе болезненную улыбку и занёс ногу над метлой.
— Я найду тебя.
Он усмехнулся, покачал головой и вырвался прочь, оставив после себя лишь хор из стонов северного ветра.
***
— Мисс Грейнджер, вы, как всегда, очень рано.
— Нужно поработать над одним исследованием, — Гермиона улыбнулась старой целительнице, почти дремлющей за стойкой регистрации.
Макгонагалл утирала слёзы, провожая её за ворота Хогвартса в марте. Гермиона вошла в больницу Святого Мунго с минимальным перечнем сданных экзаменов, рекомендацией директора и письмом от Бруствера. Ей выдали лимонно-жёлтую форму практиканта и разрешили пользоваться лабораториями и всей информацией, которая содержалась в фонде больницы.
— Ах, молодость!
Гермиона, всё ещё бессмысленно улыбаясь, быстрым шагом направилась в подземные лаборатории. В маленькой каморке, отданной ей в полное распоряжение после нескольких месяцев работы, было душно и темно. Грейнджер зажгла лампу и подошла к рабочему столу. Там, осторожно выложенные в несколько рядов и пронумерованные от одного до двадцати трёх, в деревянном ящике лежали пузырьки с закупоренными в них воспоминаниями.
Она остановила на них неподвижный взгляд, но спустя несколько секунд вздрогнула, и её лицо приняло отрешённое и холодное выражение. Гермиона открыла папку с исследованиями, подвинула ближе старый погнутый омут памяти и, прежде чем достать одну из склянок, мельком пробежалась глазами по надписи, выгравированной на лицевой стороне ящика:
«In rapidis serpens»