— Макс… Я не могу сейчас. Меня ревизия трясет.
— Там своя история, здесь своя! И они не пересекаются!
— Если не будет обысков и других следственных действий. А они реальны. Очень реальны.
— Слава, я тебе как юрист юристу — здесь реальные бабки. С такими ты неуязвим!
Овалов потерял не только совесть, но и страх. Еще непонятно, что круче — нахлобучить Слепня или предложить деньги ревизору! То есть предложить можно, конечно, но вот чем это в итоге обернется — большой вопрос. Можно так предложить, что Жанночке придется с передачами не ходить, а летать. Как жене декабриста. Вернее, любовнице. А Жанночка вряд ли полетит. Да и Золотов не декабрист.
Нужно переждать. Будут еще варианты. Слепень-Пронин не последний в Москве лох. Золотов был тверд, как скала. Тем более что в основании скалы господин Белов, похоже, пробил сегодня маленькую трещину.
Нет в природе такого рабочего дня, который продолжался бы вечно. Любой, даже самый муторный и неблагополучный, к счастью, заканчивается.
Подошел к концу и рабочий день в следственной конторе Антона Романовича Плетнева. Подвигов он не совершил, но одно коррупционное дело в суд направил. Да и начальница — боярыня Морозова к любовнику укатила, оперу из убойного отдела. А поэтому с чувством выполненного долга позволил себе отправиться на «отчетно-перевыборное собрание охотничьего клуба» с другом Пашкой Гудковым.
К слову сказать, встреча эта планировалась загодя, поэтому от производственных успехов никак не зависела. И даже в случае полного служебного фиаско могла пролить бальзам на травмированную службой душу…
Собрание проходило в небольшой частной бане на окраине Калининграда в обстановке строгой секретности и в присутствии двух обнаженных егерей женского пола, выполнявших роль секретаря и председателя ревизионной комиссии.
Красный после парилки Плетнев, обмотавшись белоснежной простыней, делился с Гудковым сокровенным, прихлебывая напиток, именуемый в рекламе просто «пенный». А так как кружка была уже далеко не первой, то и плакался Плетнев в гудковскую простыню от всей души, так сказать — чистосердечно. Даже забыл про егерей, плескавшихся в хлористом бассейне.
— Это не просто ревность, Паша! Это — диагноз! Тяжелая патология! Ты знаешь, что она учудила? Пришла в отдел и потребовала, чтобы меня пересадили в кабинет к мужику! Чтобы я соседку нечаянно не закадрил. Паша, она совсем спятила!
— Ревнует — значит, любит, — заступился за Ирину Гудков. — Она у тебя кто? Бизнесвумен. Привыкла командовать, заморочек много, устает, вот на тебе и срывается.
Ему такая ситуация в семье была непонятна. У него с бабами было по-другому… Недовольна — в табло и за порог. Поэтому казалось даже прикольным, что баба может такое учудить. Но с Иркой он был знаком, поэтому верил. И не просто знаком. А иногда и поглядывал на правильные формы, тайно возжелав.
— К черту такую любовь, Паша! — У Плетнева редко появлялась возможность выговориться. Использовал он ее на все сто. — Я не могу каждую секунду вздрагивать от ее воплей! Вот почему я сегодня здесь? Мне надоело каждый день, как послушному Бобику, домой плестись и бредни ее выслушивать. Достала! Я действительно хочу ей изменить! Назло! Чтоб знала! Вернее, не знала, но ты понял!!
Такие сериальные страсти также были Гудкову чужды. Хочешь? Измени! В чем проблема? Вон — куклы в бассейне скучают.
— Так разведись, — лениво предложил он, отправляя в рот ломтик антикризисного балыка.
— Легко сказать — разведись! А жить где, а питаться как? Ведь все льготы родное государство урезало. Голый оклад. Хату на него снять можно, спору нет, но все остальное?
Плетнев не стал признаваться другу, что у жены еще и рука тяжелая, как артиллерийский снаряд, а оклад — это так, для успокоения.
— Ой, прям ты на оклад живешь, — Гудкову надоело слушать нытье друга. Девки без амортизации мерзнут. Пиво греется. Баня стынет. А этот обиженный пузыри пускает.
— Представь — на оклад. Во! Мне сегодня из Москвы звонили. В командировку съездить предлагают, развеяться, — приободрился Плетнев и поднял вверх указательный палец, словно столица находилась где-то там, за подкопчённым банным потолком.
— Куда?
— В дыру какую-то. То ли Великобельск, то ли Великозельск…
— Тогда на фиг.
— Но с перспективой! Могут в Москву перевести!
— Так это другое дело! Поезжай!
— Ага, я б поехал… С удовольствием.
Грозный образ жены снова всплыл перед внутренним взором.