Я спал без сновидений и проснулся в девятом часу, разбуженный телефонным звонком. Я снял трубку.
– Мистер Карр… вас тут спрашивает полицейский, – сказал портье с укором в голосе.
– Я сейчас спущусь, – сказал я. – Попросите его подождать.
Торопиться я не стал. Побрился, принял душ и надел дорогую спортивную рубашку и брюки, после чего спустился в скрипучем лифте.
Сержант О'Халлоран, массивный, в одной рубашке без мундира, в сдвинутой на затылок фуражке, заполнял собою одно из бамбуковых кресел. Он курил сигарету и читал местную газету.
Я подошел и сел рядом.
– Доброе утро, сержант. Выпьете со мной кофе?
Он опустил газету и, аккуратно сложив, положил ее на пол.
– Через полчаса мне на дежурство, – сказал он своим сиплым, сорванным голосом, – но я решил зайти. Обойдемся без кофе. – Он уставился на меня своими свиными глазками, холодными, как лед, и твердыми, как алмаз. – Ночью на Десятой был чертовский пожар.
– В самом деле? – Я ответил ему таким же взглядом. – Я еще не видел газеты.
– Сгорело семь дорогих мотоциклов.
– Кто–нибудь подал жалобу?
Он заложил толстые ноги одна на другую.
– Пока нет, но могут.
– И тогда вам, конечно, придется расследовать?
Он подался вперед и в его свиных глазках блеснул красный огонек.
– Вы начинаете меня беспокоить, Карр. Такой холодный, безжалостный сукин сын еще не появлялся в нашем городе. Хочу вам кое–что сказать неофициально: выкиньте еще один номер вроде вчерашнего и у вас будут неприятности. Вы чуть не спалили эту проклятую улицу. Хватит.
Я не испугался.
– Представьте ваших свидетелей, сержант, и только тогда говорите о неприятностях, но не раньше. Я ни в чем не признаюсь, но, по–моему, местная полиция не в силах справиться с ублюдками вроде Страшилы Джинкса и подобных ему, так что непонятно, с чего вы начинаете блеять, когда другие делают это за вас. – Я встал. – Если хотите чашку кофе, присоединяйтесь. Я иду пить кофе.
Он сидел, уставясь на меня, и вертел в руках недокуренную сигарету.
– Говорю вам… кончайте. Еще одна такая выходка, и вам не миновать каталажки. Ваше счастье, что мне по душе мисс Бакстер. Она делает нужное дело. Может, вы думаете, что надо свести счеты, но пора и честь знать. Я не стал вмешиваться, когда вы обломали Страшилу. Он получил по заслугам, но вот ночная ваша проделка мне не нравится. – Он тяжело поднялся на ноги и встал передо мной. – Чувствую я в вас что–то такое. Похоже вы позаковыристей, чем эта банда безмозглых стервецов. Если я прав, то вы можете нарваться на крупные неприятности.
– Вы это уже говорили, – отозвался я вежливо. – Кажется, вы сказали, что разговор неофициальный?..
– Угу.
– Тогда, опять–таки, неофициально, сержант, идите вы в… – Я встал, пересек пыльный холл и вошел в еще более унылую столовую. Там я выпил чашку скверного кофе, покурил и просмотрел местную газетенку. Фотография семи, кретинского вида, юнцов, стоящих с мокрыми глазами над останками своих мотоциклов, доставила мне немалое удовольствие.
Часов в десять я вышел из отеля и направился в единственный в городе цветочный магазин. Купив букет красных роз, я зашагал к городской больнице. Иногда встречные улыбались мне, и я отвечал улыбкой. После долгого ожидания меня, наконец, пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч.
Сестра засуетилась с вазой для цветов, а потом вышла. Пока она возилась, я смотрел на Дженни, чувствуя себя великаном. Она еще не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался со Страшилой, но теперь и оставил его семерых дружков без мотоциклов, что было равносильно для них стать кастратами.
– Привет, Дженни! Как дела? – спросил я.
Она печально улыбнулась.
– Я не ожидала увидеть вас. Думала, что после тех слов, которые я вам сказала, между нами конец.
Я пододвинул стул и сел.
– Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?
– Я не могу ничего забыть. Зря я сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины, как мне кажется, в сердцах говорят не то, что думают на самом деле. Спасибо за розы… какие чудесные.
Интересно, что бы она подумала, узнав о семи сожженных мотоциклах.
– Хватит об этом, – сказал я. – Вы не сказали, как себя чувствуете.
Она состроила гримасу.
– О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.
– Ту проволоку натянули для меня. Мне очень жаль, что вы наткнулись на нее.