— Ты чем-то озабочен, Сидни?
— Я озабочен тобой. — Он вдруг остановился и горестно посмотрел на меня.
— Я хочу просить тебя об одном, очень важном одолжении.
— О каком же?
Он опять запорхал по комнате.
— Сядь ты, ради бога! — рявкнул я на него. — Какое одолжение?
Он метнулся к столу и сел. Достав шелковый платок, он принялся вытирать лицо.
— Какое одолжение? — повторил я.
— Дело не идет на лад, правда, Ларри? — спросил он, не глядя на меня.
— Что не идет на лад?
Он спрятал платок, набрался решимости, оперся локтями о полированную поверхность стола и кое-как заставил себя посмотреть мне в лицо.
— Я хочу попросить тебя об одолжении.
— Ты уже говорил. О каком одолжении?
— Я хочу, чтобы ты повидался с доктором Мелишем.
Ударь он меня по лицу, я бы не удивился до такой степени. Я подался назад, глядя на него во все глаза.
Доктор Мелиш был самым дорогим, самым молодым психиатром в Парадайз-Сити.
Это говорит о многом, если учесть, что в нашем городе один психиатр приходится, примерно, на каждые пятьдесят жителей.
— Как тебя понимать?
— Я хочу, чтобы ты встретился с ним, Ларри. Счет я оплачу. По-моему, тебе нужно с ним поговорить. — Он поднял руку, прерывая мои протесты. — Минутку, Ларри, дай мне возможность сказать. — Он сделал паузу и продолжал:
— Ларри, с тобой не все ладно. Я знаю, через какое испытание ты прошел. Разумеется, твоя ужасная потеря оставила след. Все это я могу понять. Сам я на твоем месте просто не пережил бы… я уверен! Восхищаюсь твоей решимостью вернуться и продолжать работу, но у тебя ничего не вышло. Ты ведь понимаешь это, правда, Ларри? — Он смотрел на меня умоляюще. — Понимаешь?
Я потер ладонью подбородок и замер, услышав скребущий звук щетины.
«Проклятие, — подумал я. — Забыл побриться утром». Встав, я пересек комнату и подошел к большому зеркалу, в котором Сидни так часто любовался собой. Я уставился на свое отражение, чувствуя тошный холодок внутри. Неужели этот неряха — я? Я посмотрел на заношенные манжетки рубашки, перевел взгляд на туфли, не чищенные пару недель.
Я медленно вернулся к креслу и сел. Посмотрел на Сидни, который наблюдал за мной. На его лице отражалась озабоченность, доброта и волнение. Я еще не настолько опустился, чтобы не суметь представить себя на его месте. Я подумал о своих ошибках, о не уменьшавшейся груде писем и о том, как я выгляжу. Вопреки вере в себя и фасаду мужества (подходит ли здесь такое определение?) со мной все-таки, как он выразился, не все было в порядке.
Он медленно и глубоко вздохнул.
— Послушай, Сидни, давай забудем про Мелиша. Я уволюсь. Ты прав. Что-то пошло не так. Я уберусь отсюда к черту, а ты предоставь Терри его шанс. Он молодец. Обо мне не беспокойся, я и сам перестал о себе беспокоиться.
— Ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле, — спокойно сказал Сидни.
Теперь он полностью овладел собой и перестал мельтешить и суетиться. — Уйти я тебе не дам, так как такая потеря дорого мне обойдется. Тебе нужно приспособиться к ситуации, и доктор Мелиш поможет тебе это сделать. Ты выслушай, Ларри. Я в прошлом много для тебя сделал и надеюсь, что ты считаешь меня своим другом. Теперь пора и тебе кое-что для меня сделать. Я хочу, чтобы ты пошел к Мелишу. Уверен, он сумеет привести тебя в порядок.
Может быть понадобится месяц или два. Но по мне хоть год. Твое место всегда останется за тобой. Ты много значишь для меня. Повторяю: ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле. Тебе крепко досталось, но все снова войдет в норму. Сделай хоть ради меня это… пойди к Мелишу.
И я пошел к Мелишу.
Сидни был прав, следовало сделать хотя бы это, но я не надеялся на доктора Мелиша, пока не познакомился с ним. Он был маленький, тощий, лысеющий, с проницательными глазами. Сидни уже вкратце проинформировал его, так что он все знал о моем прошлом, о Джуди и о последовавшей реакции.
Незачем вдаваться в подробности. У нас состоялось три беседы и, наконец, он вынес свой приговор. Все сводилось вот к чему: я нуждался в полной перемене обстановки. Мне следовало уехать из Парадайз-Сити по крайней мере на месяц.
— Как я понял, вы не садились за руль с момента аварии, — сказал он, протирая очки. — Обязательно купите машину и привыкайте водить ее. Ваша проблема в том, что вы считаете свою утрату чем-то исключительным. — Он поднял руку, прерывая мои возражения. — Я знаю, что вам не хочется это признавать, но тем не менее именно здесь скрыта ваша проблема. Советую вам общаться с людьми, чьи проблемы серьезней вашей. Тогда ваша собственная представится вам в правильной перспективе. У меня есть племянница, которая живет в Люсвиле. Она работает в бюро социальной опеки и нуждается в бесплатных помощниках. Предлагаю вам поехать туда поработать. Я уже звонил ей. Буду совершенно откровенен. Когда я рассказал о вас, она заявила, что ей ни к чему неуравновешенная личность. Ей трудно управляться одной и если придется заниматься еще и вашими проблемами, то вы ей не подходите. Я сказал, что вы будете помогать и не доставите никаких хлопот. Мне не сразу удалось уговорить ее, и теперь дело за вами.
Я покачал головой.
— Вашей племяннице будет от меня польза, не больше чем от дырки в голове, — сказал я. — Нет… это дурацкая затея. Я что-нибудь найду. Договорились, я уеду на три месяца. Мне…
Он повертел в пальцах очки.
— Моей племяннице нужна помощь, — сказал он, пристально глядя на меня. Неужели вам не хочется помочь людям, или вы решили, что другие обязаны все время помогать вам?
При такой постановке вопроса возразить было нечего. Что я теряю? Сидни оплатит мне время, необходимое для поправки. Я избавлюсь от магазина с его сочувственно приглушенными голосами и глумливой ухмылкой Терри. Пожалуй, это идея. По крайней мере что-то новое, а мне так хотелось чего-нибудь нового!
Довольно вяло я возразил.
— Но у меня нет квалификации для такой работы и я ничего в ней не смыслю.
Я буду скорее для нее обузой, чем помощником.
Мелиш взглянул на часы. Было заметно, что он уже думает о следующем пациенте.
— Если племянница говорит, что вы ей пригодитесь, значит у нее найдется для вас дело, — сказал он нетерпеливо. — Почему бы нам не попробовать?
Почему бы и нет? Я пожал плечами и сказал, что поеду в Люсвил.
Первым делом я купил «бьюик» с откидным верхом. Путь домой потребовал напряжения всей моей воли. Я дрожал и обливался потом, пока не поставил машину на стоянку. Минут пять я сидел за рулем, потом заставил себя запустить двигатель и выехал на оживленную главную улицу, прокатился вдоль приморского бульвара, снова повернул на главную улицу, а потом к дому. На этот раз я не потел и не дрожал, ставя машину.
Сидни пришел проводить меня.
— Через три месяца, Ларри, — сказал он, пожимая мою руку, — ты вернешься и по-прежнему будешь лучшим специалистом по бриллиантам. Удачи тебе, и поезжай с богом.
И вот, с чемоданом с одеждой, без веры в будущее я отправился в Люсвил.
Нужно отдать должное доктору Мелишу — он действительно обеспечил мне перемену обстановки.
Люсвил, расположенный миль за пятьсот к северу от Парадайз-Сити, оказался большим, беспорядочно разбросанным промышленным городом, окутанным вечным облаком смога. Его заводы занимались в основном переработкой известняка.
Известняк, к вашему сведению, перемалывают на известь, цемент, строительные и дорожные материалы. Это главная отрасль промышленности во Флориде.
Ведя машину на малой скорости, я добрался до Люсвила только через два дня. Как оказалось, я стал нервным водителем, и каждый раз, когда мимо проносилась машина, я вздрагивал, но продолжал путь и, проведя ночь в мрачном мотеле, прибыл наконец в Люсвил, чувствуя себя на пределе нервов и сил.
Когда я подъезжал к предместьям, на моей коже начала оседать цементная пыль, вызывая неприятный зуд и желание помыться. Ветровое стекло и корпус машины тоже покрылись пылью. Даже самые яркие лучи солнца не в состоянии были пронизать пелену смога и цементной пыли, нависшую над городом. Вдоль шоссе, ведущего к центру, раскинулись огромные цементные заводы, и грохот размалываемой породы звучал как отдаленный гром.