— Теперь там в заповеднике работает… — Горькая усмешка скривила мамины губы. — Вместе с нею пятнистых оленей и зайцев охраняет…
— Может, тебе деньги нужны? — с тревогой спросила Валя.
Мама вдруг всплеснула руками.
— Валечка, дочка, вот я и дождалась…
Валя подошла к ней, положила руку на ее плечо, с болью почувствовала, до чего же худенькое плечо, одни косточки…
— Вот я и дождалась, — сказала мама. — Ты ко мне пришла, деньги предлагаешь, стало быть, жалеешь меня…
— Я буду теперь часто приходить, — сказала Валя и нахмурилась, чтобы не заплакать.
Вскоре после октябрьских праздников Лера получила открытку. Крупным, знакомым Лере почерком было написано всего лишь две строчки:
«Лера, хочу тебя видеть, позвони на этих днях, буду ждать. Виталий».
Лера читала и перечитывала эти слова, словно бы пытаясь разгадать, что скрывается за ними. Может быть, хочет помириться? Может, соскучился, понял, что без нее тяжело?
Не было дня, чтобы она не вспоминала Виталика Идя по улице, с надеждой и опаской вглядывалась в прохожих. Вдруг встретятся случайно? Она и ждала и боялась этой встречи. И все-таки не переставала думать о Виталике и хотела, страстно хотела одного: чтобы он сделал первый шаг. Пусть самый маленький, но все-таки шаг к примирению, тогда она тоже согласится позабыть о прошлом.
Радость переполняла Лерино сердце, ей надо было с кем-то поделиться, и она побежала к Ксении Герасимовне. Сказала нарочито равнодушным, даже вроде бы усталым тоном:
— Почитайте, что пишет. Очевидно, истомился…
Ксения Герасимовна пробежала глазами открытку.
— Истомился? Почему ты так думаешь?
— Просит позвонить, видеть меня ему захотелось…
Антрацитовые глаза Леры горели, хотя она изо всех сил старалась казаться безразличной.
— Может быть, ты и права, — согласилась Ксения Герасимовна. — Наверно, и вправду соскучился без тебя.
— Пусть не думает, я сразу не перееду, — решительно заявила Лера. — Я его заставлю раз и навсегда пообещать, первое — чтобы мы от матери его отделились, второе — чтобы мать не вмешивалась ни во что. А иначе не перейду обратно!
— Ты все же постарайся быть с ним помягче, — посоветовала Ксения Герасимовна.
Лера вздернула подбородок.
— Как сказала, так и будет. Я ему ни в чем уступать не собираюсь…
Лера хотела было удержаться, не звонить подольше, но все-таки позвонила на следующий же день.
— Это я, — сказала сухо, но, помимо воли, сердце вдруг бурно заколотилось, едва лишь она услышала его голос. — Узнаешь?
— Узнаю, — ответил Виталик. Судя по голосу, он улыбался. — Ты где?
— У себя, в общежитии.
— Приезжай ко мне, есть о чем поговорить.
— Когда?
— Хоть сейчас.
— Нет, — сказала Лера, с радостью сознавая, что снова держит себя в руках и говорит деловым, сдержанным тоном. — Сейчас не могу.
— А когда сможешь?
— Завтра вечером.
— Хорошо — ответил Виталик. — Буду ждать.
— Встречай меня возле проходной, я кончаю в четыре.
— Ровно в четыре у твоей проходной, — согласился Виталик. — Буду ждать.
— Да, — сказала Лера и положила трубку.
Прижала руки к щекам, они горели, словно обожженные морозом.
Значит, завтра. Завтра все решится, все будет так, как она хочет.
Вот даже и сейчас он ей уступил, согласился прийти к проходной, подождать ее там.
Жаль, что нет Вартуи. Вот бы с кем посоветоваться, поговорить по душам. Правда, Ксения Герасимовна, бесспорно, ее любит, тревожится за нее но Ксения Герасимовна — взрослая, должно быть, давно уже позабыла, как у нее было в молодости, не то, что Вартуи…
Лера хотела было промолчать, никому больше ничего не говорить, но не выдержала. Когда все девочки собрались вместе, сказала небрежно:
— Завтра встречаюсь со своим бывшим.
— С Виталиком? — спросила Маша.
— С кем же еще?
— Сама, небось, напросилась, — сказала Нюра.
Лера презрительно усмехнулась.
— Плохо ты меня знаешь, стану я напрашиваться!
— Стало быть, опять к нему переедешь, — проговорила Валя.
— Там поглядим.
— Расскажи, как все было, — попросила Нюра. — Он что, сам пришел кланяться?
— Письмо прислал. Пишет, что не может без меня, давай, значит, все позабудем, потому что ты для меня одна-единственная…
Почему у нее вырвались эти слова? Она никогда не лгала, даже презирала тех, кто лжет, а вот теперь упивалась собственной выдумкой. Может быть, так получилось потому, что девочки с нескрываемым удивлением смотрели на нее и ей вдруг захотелось поразить их, доказать, что такими, как она, не бросаются.