— Хоть бы твоя мама послушала, как тебя хвалят учителя…
А Валя ответила:
— Маме некогда, она болеет…
И, придя домой, сказала, что классный руководитель хотел бы, чтобы мама пришла в школу. Но мама не дослушала ее:
— Есть мне время ходить…
А папа опять был в командировке, и так никто из них не пришел в школу, даже на последнее перед каникулами собрание.
…Она вернулась из булочной, положила хлеб на кухонный стол. Вошла в комнату. Мама лежала на кровати, укрывшись платком.
— Как себя чувствуешь? — спросила Валя. — Не полегчало?
— Какое там, — через силу ответила мама.
И Валя ни о чем не стала больше говорить. Но про себя вдруг решила: дольше здесь не останется. Надо устроиться на работу и жить в общежитии. Ей уже пятнадцать лет, она почти взрослая, через год получит паспорт.
На следующий день Валя отправилась на швейную фабрику. Их соседка по дому работала там, и от нее Валя слышала, что на фабрике набирают, учеников.
Валя пришла в отдел кадров, сказала:
— Как сделать, чтобы поступить к вам работать?
Начальник отдела кадров, молодой еще мужчина в военной гимнастерке без погон, спросил ее:
— А площадь у тебя имеется?
Валя ответила:
— Если можко, устройте в общежитие.
Начальник был, видно, человек понятливый. Не стал ее подробно расспрашивать, велел написать заявление, потом позвонил куда-то и еще куда-то, попросил помочь в его личной просьбе; должно быть, ему редко отказывали, и он с довольным видом, положив трубку, сказал Вале:
— Будет тебе общежитие. С понедельника выходи работать…
— А когда я могу переехать? — спросила Валя.
— В понедельник же, после обеда.
Утрем вернулся из командировки папа. Наскоро выпил чаю и снова засел за свои бумаги, все время что-то писал на вырванной из тетради странице. Мама была в поликлинике.
Валя не знала, как обратиться к нему. Папой называть не хотелось, а по имени-отчеству как-то было неудобно, непривычно. Она решила не называть его никак.
— Вот что, — сказала, подойдя к столу. — Я больше не буду здесь жить.
Он поднял голову, озабоченно взглянул на нее. Может, даже и не расслышал того, что она сказала. На тетрадной странице виднелись написанные его рукой столбики цифр.
— А? Что? — переспросил он и снова уставился на свои цифры.
— Я больше не буду здесь жить, — повторила Валя. — С понедельника.
Он удивленно посмотрел на нее
— Как не будешь? А где?
— В общежитии.
Он вынул из кармана сигарету, закурил.
— Это почему же ты так решила?
— Сами знаете, — сказала Валя. — Я же вам не родная…
Где-то в глубине души таилась надежда: сейчас он засмеется, накричит на нее — еще чего, дескать, придумала — или просто прикажет: «Брось все эти глупости, хватит!»
Она смотрела на него и ждала, опровергнет ли он ее слова? Пусть, пусть высмеет, закричит, разозлится, только бы не молчал…
Он спросил сравнительно спокойно:
— Кто это тебе сказал?
— Все говорят.
— Как все?
— Все, кого ни возьмите…
Он затянулся, Выпустил дым. При маме старался не курить, маме было вредно вдыхать дым, и теперь он старался вовсю, пока ее не было.
— Это что, правда?
— Да, — сказал он. — Правда.
Она отвернулась, пошла в свой угол, села на кровать, на которой спала все годы, — это была уже старая железная кровать, но еще приличная на вид.
— Где же ты жить будешь?
— Я же сказала, в общежитии. Пойду работать, поступлю в вечернюю школу рабочей молодежи.
Он погасил сигарету, открыл форточку.
— Все, как есть, успела обдумать…
Она промолчала. Он был верен себе, ни с кем не любил портить отношения.
— Ладно, — сказал. — Раз ты так хочешь, пусть так оно и будет. Соскучишься — приходи, будем рады…
— Кто мои родители? — спросила Валя. — Они живы?
— Нет. Тебе было неполных три года, когда мы взяли тебя к себе.
— А они кто были?
— Твой отец работал на нашем заводе. В цеху случилась авария, и он погиб.
— А мама?
— Она умерла спустя несколько месяцев, от заражения крови.