– Расскажи мне об этом.
– В первый раз, когда я его увидел после… в общем после всего этого, я к нему подошел, и мы несколько секунд простояли в метре друг от друга, и я потом открыл рот, а он покачал головой, и я закрыл рот, а он ушел.
– А во второй раз?
– Это было два дня назад. Я стоял и ждал около его каюты – там, где механизм двери меня не видел. Я заготовил фразу. Грубую, болезненную строчку, которая бы шокировала его и заставила обратить на меня внимание. Я хотел, чтобы он разозлился, чтобы это пробудило его боевой дух. В общем, дверь открылась, он вышел, увидел меня, и на этот раз мне даже рот раскрыть не удалось. "Не надо", – сказал он. И все.
– А как он это сказал? – спросила доктор Эми немного наклонившись вперед.
– На заре видеоанимация была жутко дорогая, и тогда делали мультфильмы, в которых мало что двигалось, за исключением губ героев. Это были реальные человеческие губы, наложенные на плоские рисунки. Вот так он выглядел.
Доктор Эми поморщилась.
– Я ему кивнул. Вроде как сказал: "Ладно, не буду". И он тоже кивнул. В этом было что-то среднее между "Спасибо" и "Сваливай, да поскорее". Ну, я и свалил.
Доктор Эми смотрела на меня с самым искренним сочувствием.
– И теперь, если ты предпримешь третью попытку без какого-то шага с его стороны, ты потеряешь его как друга. Понимаю.
– Правильно понимаете.
– Как это ужасно для тебя. Ну ладно, проехали. Спасибо, Джоэль. Я могла бы догадаться, что ты уже пытался сделать все, что в твоих силах. Прости.
Она встала. Разговор был окончен. Я тоже поднялся и мы отвесили друг другу поклоны в японском стиле, что вошло у нас в полушутливую традицию. Но я не развернулся и не пошел к двери.
– Но вы что-то хотели предложить?
Она махнула рукой.
– Нет, ничего. Спасибо тебе. Все равно, наверное, ничего бы не вышло.
– Если речь о парадоксальной психологии…
Она улыбнулась.
– Нет. Просто была одна идея.
– Ну так расскажите.
– Однажды в какой-то старинной книжке я прочла фразу о том, что если тебе по-настоящему худо, единственный человек, которого ты будешь рад видеть – это тот, кто захочет вернуть тебе долг.
– Что-то не улавливаю.
– Ты ведь так и не расплатился с Солом за его услуги адвоката, оказанные четыре года назад. Ты обещал ему сочинить композицию для баритон-саксофона, по меньшей мере на пятнадцать минут, и чтобы в названии фигурировало его имя.
Она была права. Конечно, я собирался сделать это. Я даже начал что-то придумывать. Но потом все как-то завертелось, одно за другим, и сочинение рассыпалось, а потом я и вовсе о нем забыл. Только напоминал себе о том, что надо бы исполнить обещание.
– Я подумала: может быть, ты мог бы сказать Солу о том, что начинаешь работу над композицией, спросить, не подскажет ли он тебе, в каком направлении двигаться. Может быть, это помогло бы тебе его разговорить. Но ты прав: если ты заведешь с ним такой разговор сейчас, он скажет тебе, куда засунуть твой саксофон. Не переживай. Есть у меня на уме еще несколько подходов. Спасибо, что поделился со мной своими выводами.
Я ушел. Но когда вернулся в "Жнепстое", пробыл там совсем недолго. Прихватил мой "Yanigasawa B-9930" и отправился в студию. Теперь, когда я стал богачом, я арендовал звуконепроницаемый куб на нижней из двух VIP-палуб, чтобы не досаждать своей игрой на саксофоне товарищам по каюте. Придя в студию, я догадался сначала позвонить Зогу, а также Джилл и Уолтеру из "Рога изобилия" и упросить их отменить мои смены. Потом я крепко-накрепко запер дверь, отключил телефон и электронную почту.
Три дня спустя я включил телефон, позвонил доктору Эми и рассказал ей о своих достижениях. А уж она придумала, как этими достижениями воспользоваться.
Уходя с дежурства, Соломон Шорт стремился только к забытью. Если он мог проспать двенадцать часов – а он мог, легко, – оставалось куда-то деть всего шесть. То есть такое же время, какое он проводил внутри Дыры. Так у нас было принято называть энергетический отсек. Когда он вошел в свою двухкомнатную каюту и обнаружил, что гостиная полна народа, он просто попятился назад, ожидая, что успеет оказаться в коридоре и дверь за ним закроется.
По крайней мере, он попытался это сделать. Не получилось. Он наткнулся на кого-то, входящего в каюту, сделал шаг вперед, снова оказался в гостиной и услышал, как закрывается дверь. Он даже не удосужился обернуться и посмотреть, кто вошел. Он не обратил особого внимания на то, что за нахалы так нагло вторглись в его апартаменты. Словно солдат, снимающий колпачок с дула своей винтовки, он медленно разжал губы и сделал вдох…
И вдруг всего в нескольких дециметрах от него возникла физиономия. Сердитая, грубая, глупая. Этот человек уже успел раскрыть рот и сделать вдох.
– А ну быстро заткнись, мать твою! – гаркнул на Сола Ричи.
И мгновенно захлопнул рот.
– Давай садись!
Сол сел.
Ричи сел справа от него. Его извечный спутник Жюль сел слева от Сола и сунул в его левую руку стакан с виски. Охранник де Манн перешагнул порог каюты, встал по стойке "смирно", потом чуточку расслабился, вытащил руку из-за спины и начал поглаживать свои гангстерские усищи с видом человека, жалеющего о том, что он бросил курить трубку.
И еще до того, как Соломон успел толком усесться, до того, как он успел выругаться, я начал играть.
Сначала он так злился, что не слышал ни единой ноты.
Но это было нормально. Я этого ожидал. Я продолжал играть.
Потом он попытался меня перекричать.
Это тоже было нормально. Никто не способен перекричать баритон-саксофон. Тем более мою серебряную "Анну". Даже Соломон Шорт. Я продолжал играть.
Нарочито оскорбительно он заткнул уши пальцами, зажмурился и высунул язык.
Ничего страшного. Звук ударил по нему с новой силой в то самое мгновение, когда мощные руки ухватили его с двух сторон и вернули в первоначальное положение. Он открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как его собственные пальцы вместо ушей зажимают переносицу. В этот момент его сразу отпустили. Ричи наклонился, заглянул Солу в глаза, выразительно покачал головой и откинулся на спинку стула. Я продолжал играть.
Соломон пытался корчить рожи, поглядывая на собравшихся в каюте людей. Похоже, решил переквалифицироваться в мима.
Ничего страшного. Никто не собирался ему подыгрывать. А я продолжал играть.
Наконец он отступил к последнему рубежу обороны, уставился на меня в упор и словно бы выпалил мне взглядом: "Мне все равно, будь ты хоть самим возродившимся Пташкой и играй для меня ранее неведомый шедевр Байдербеке. Все равно ты не пробьешься дальше влаги на поверхности моих глазных яблок, сукин сын".
Большинство музыкантов чувствовали на себе такие взгляды и знают, что они по-настоящему деморализующи, а Солу это удавалось лучше многих.
Но это тоже было не страшно, потому что к тому моменту, когда он полностью отточил свой убийственный взгляд, его равнодушие уже начало давать трещинки. Потому что я продолжал играть. Я играл и играл.
Пробиться к сердцу Сола оказалось труднее, чем было бы, пребывай он в нормальном расположении духа, но даже в своей депрессии он не мог не обратить внимания на то, что я играю уже около полутора минут.
И не остановился, чтобы сделать вдох.
Ни разу.
Будучи любителем в области истории музыки, он сообразил, что я делаю, быстрее, чем сообразил бы кто-то другой. И против воли он стал проявлять интерес…
Техника, известная под названием "циркулярное дыхание", на самом деле ничего подобного собой не представляет. Но для непрофессионала выглядит именно так.
Если все делаешь правильно. Сказать куда как легче, чем сделать.
Я сторонник мнения о том, что современная музыка (как ее теперь стали снова называть) позаимствовала эту технику у австралийских аборигенов на Земле. Следовательно, технике этой, возможно, уже сорок семь тысяч лет – то есть она просуществовала на протяжении жизни более тысячи поколений. Австралийская дидгериду[50] – необыкновенно мощный, но страдающий внутренними ограничениями инструмент. Как с хайку, с этим инструментом приходится достигать неимоверной красоты в рамках суровых ограничений. Лишенная выразительности, даруемой возможностью варьировать высоту тона, дидгериду обладает богатейшей тембровой окраской, и многим музыкантам хотелось таким образом передавать более сложную гамму чувств. Играя на дидгериду, можно высказать многое, очень многое – пока у вас в легких не кончался воздух и не надо было начинать новую фразу.
50
Дидгериду (тж. диджериду) – австралийская флейта. Один из старейших духовых инструментов в мире. Он делается из куска ствола эвкалипта длиной 1-3 метра, сердцевина которого выедена термитами, конец обработан черным пчелиным воском. Сам инструмент часто расписан красками или украшен изображениями тотемов племени. При игре используется техника непрерывного дыхания. Уникальность диджериду состоит в том, что обычно он звучит на одной ноте (так называемый "дрон").