— Ньют? — голос парня в тишине звучит вопросительно и умоляюще. — Скажи, что ты не играешь со мной снова.
Ньют еле слышно смеется и запускает ладонь под толстовку Томаса, скользя пальцами по упругому мальчишескому прессу в направлении груди. Толстовка задирается, обнажая кожу Тома перед Ньютом и холодом. Брюнет дрожит и Ньюту любопытно, это от воздуха или от его взгляда.
— Игры остались в лабиринте, Томми, — говорит он глубоким голосом, вкладывая подтекст в каждую букву.
Томас слетает с катушек и кусает Ньюта за ключицу, что так кстати показалась из-под ворота его свитера. Услышав вздох Ньюта, кажется, что это срабатывает сигнал о разблокировке. Все барьеры пали. Ньют готов открыть ему себя настоящего, готов довериться ему. И после всех прошедших минут между ними, Томасу остается только податься ему навстречу.
Жадные замерзшие пальцы шарят под свитером Ньюта. Он просто хочет избавиться от того, что мешает ему добраться до самой сути блондина. Рывок, потом еще рывок и Ньют скидывает свитер куда-то вбок, где тот скатывается бесформенным кулем и укладывается у левого бока Ньюта. Плевать, сейчас на все плевать. Сам Томас шумно дышит в попытке сбежать из плена куртки и толстовки и когда голая кожа спины касается бетона, он видит перед глазами вспышки адреналина. Ньют в темноте кажется бескрылым ангелом, которого Томас подминает под себя, нисколько не заботясь, с какими повреждениями они оба выйдут из этого боя.
— Я не смогу, Ньют, — Том шипит через сцепленные зубы и тяжело роняет голову на голый живот Ньюта, — я не смогу остановиться.
Они оба горят и в тишине кажется, будто от их тел исходит потрескивание горящих поленьев. Разве можно гореть еще ярче?
Ньют медленно облизывает губы и безуспешно пытаясь расслабиться, вытягивается на ледяном бетонном полу. Он дрожит, но не только от холода и прикосновений Томаса. Он боится, что эта магия, что пленила их сейчас, рассеется, стоит им только вернуться к прежней борьбе. В ритме бега на выживание нет места чувствам.
— Том, я ведь сам пошел на это… Если ты сейчас остановишься, я сгорю. Во всех смыслах.
В его тоне столько уверенности и даже власти, что Том отпускает мысли и, что-то промямлив в ответ, кусает его за бок. Он не хочет делать этого, но оставляет за собой малиновые следы на коже Ньюта и четкие отпечатки своих зубов. Если раньше и казалось, что у них что-то может пойти неправильно, то сейчас страхи развеялись и истина явилась как солнце, жизнеутверждающая и не гаснущая, — они все сделают неправильно.
Ньют может думать только о теплых очагах дыхания Томаса на своей коже, мысли появляются и тают в своей смешной ненужности, какие могут быть мысли, если тело вибрирует от таких разных ощущений. Он дотрагивается до волос Томаса, не удержав себя от соблазна, сжимает их в кулаке, чувствуя, что Тому это нравится. Он хочет больше чувств, но его затапливает страстью, он просто не может ей сопротивляться. Движения обоих становятся все более резкими, дыхание сбивается на короткие судорожные вздохи, пальцы все жестче стискивают мягкую кожу, оставляя после себя красные полосы. Ньют уговаривает себя притормозить, но уже теряет контроль, ощущая, как Томас оставляет на его боку засос.
Он прогибается под Томасом. Парень отчаянно шарит ногами в попытке найти более удобную позу, чтобы придвинуться к Томми еще ближе. Его пальцы скользят по теплой спине брюнета, отмечая все выступающие позвонки и позволяя откинуть на задний план мысль о боли в руке. Томас подтягивается выше, проводя языком от пупка Ньюта по ложбинке пресса и тормозя только для того, чтобы исследовать его бледные соски. Не удержавшись, Томас кусает Ньюта снова и снова, усмехаясь из-за своего почти плотоядного желания.
— Я бы тебя сейчас сожрал, — смеется он и подтягивается выше, когда Ньют за плечи тянет его вверх. Очертания сведенных лопаток мелькают в полумраке и Ньют шипит на Томаса, призывая к тишине.
— Когда-нибудь ты станешь меньше болтать, — саркастично произносит Ньют и после секундной паузы, под рычание Томаса, добавляет, — но это уже будет совсем другая история.
— Очень смешно, мистер всезнайка, — Том уже с трудом справляется с туманом, что окутывает его сознание. Ньют прямо сейчас здесь. Шутит, усмехается своим невыносимым ртом, облизывая уголки губ. Он дразнит его и даже не осознает, что занимался этим с момента их сознательного знакомства. Ньют дрожит, пытается сделать вид, что не боится, но снова и снова Томас видит в его глазах панику, смешанную с бахвальством.
Они шумно меняются местами, пытаясь быть более аккуратными и оставить друг на друге меньше царапин от мерзлых острых выступающих капель на бетоне. Ньют соскальзывает вниз, заставляя Томаса судорожно выдохнуть сквозь зубы. Их ботинки упираются в крышку с другой стороны, поцелуи Ньюта выжигают линию под пупком Томаса, оставляя ровный влажный след над ремнем. Том тянет его выше, одной рукой ухватившись за отросшие волосы, а другой сжимая тонкую кожу на худощавой спине. Ньюту больно, но боль не успевает поселиться надолго, потому что Томас сгибает колено и так подталкивает Ньюта к себе, сразу же сминая его губы требовательным ртом. Поцелуй выходит жестким, глубоким, дающим понять, что отступать некуда.
Блондин тихо смеется, а после стонет, когда Томас ловко уходит в сторону, грубо переворачивает его спиной к себе и наваливается сверху, прижимаясь горячей грудью к его телу.
Или сейчас или никогда. Нечего отвоевывать время для своих сомнений. Том скользит ладонью за ремень Ньюта, лично убеждаясь, что тот не притворяется в своем желании. Это открытие смывает из головы Томаса последние крохи разума, и он облизывает палец Ньюта, когда тот тянется рукой к его губам. Ньют охает, дергается и прижимается к бедрам Томаса еще плотнее. Их разделяет одежда, и это чувство неправильности кажется таким сильным, что Томас суетится и чуть отодвигает Ньюта, чтобы расстегнуть пуговицу и ширинку на своих брюках. Если Ньют ангел, то он определенно ведет его райской дорогой прямо в ад.
Ньют заводит руку за спину и, задержав дыхание, обхватывает пальцами член Томаса. Ох, это ни в какое сравнение не идет с его мечтами во время долгих ночей в Глэйде. Хотя он тщетно пытался разглядеть в Томасе зачатки чувств к себе, ему оставалось лишь украдкой наблюдать, как Томас приводит себя в порядок под тонкой струйкой ледяной воды из шланга после долгого дня в лабиринте. В эти моменты Ньют так болезненно обкусывал губы, что с утра морщился от чувства стыда за самого себя. А сейчас Томас жарко дышит ему в шею, оставляя на коже ожоги от языков пламени своего желания.
— Ты сломаешь меня, — с усилием высказывается Ньют и мягко смеется, когда Томас замирает за его спиной. Он затылком ощущает его растерянный взгляд. — Но я не против… — он снова смеется и чуть поворачивается, чтобы видеть глаза Томаса. На его лице блуждает такая пошлая и игривая улыбка, что Томас усмехается и закатывает глаза.
— Какого хера, Ньют? Ты решил свернуть?
От смеха Ньюта эхо взрывается внутри трубы и летит обратно, высекая искры на их нервах. Кожа горит от трения по грубой поверхности бетона. Свежие ссадины покрывают каждый оголенный участок тела.
— Я решил прибавить газку, — чуть тише смеется Ньют и притягивает к себе Томаса за ягодицы. — Нас скоро будут искать, амиго.
Томас не хочет думать, что придется возвращаться к кому-то и снова искать смысл бежать. Весь его смысл находится сейчас рядом с ним, усиленно делая вид, что не дрожит и не кусает губы, пока пальцы Томаса шарят по его телу в поисках особенно чувствительных точек.
— Малыш, я сделаю все зависящее от меня, чтобы ты забыл о других, — мурлыкает Томас с интонацией, которую сам от себя не ожидал.
Он облизывает палец, тянется к Ньюту и скользит под ремень его брюк с ближайшей к себе стороны. Брюнет не имеет понятия, как вести себя сейчас, но тело, кажется, само подсказывает следующие действия. Ожидая сопротивления, приникает к уху Ньюта и, лизнув его мочку, аккуратно вставляет палец в Ньюта. Дождавшись, когда у блондина пройдет первый шок и дыхание перестанет напоминать взбесившегося коня, он вводит второй палец. Есть что-то в поведении Ньюта звериное. То, как он кусает Томаса за ладонь и то, как рычит на него, озлобленный его медлительностью.