Ньют любил рисовать. Иногда по ночам, щурясь в свете костра, он углем разрисовывал одну из стен лабиринта. Выходило неважно, но ему был нужен сам процесс. Хотя Минхо, поднимаясь раньше всех и замечая его работы, говорил, что у него талант. «Талант к уродству», — ехидничал тогда Ньют, но в глубине себя был доволен.
В груди поднималась тяжелая волна обиды. Злости на этот мир и на людей, из-за которых он оказался здесь. Он ненавидел ПОРОК, потому что они засунули его в лабиринт. Он ненавидел друзей, которые волновались за него. Он ненавидел Томаса и его жалостливый взгляд. Он ненавидел свое тело, что так просто сдавалось на милость болезни.
Ньют любил смотреть на закат и восход. Поэтому он всегда ложился позже и поднимался раньше остальных глэйдеров. Было что-то сверхъестественное в том, что огромное светило каждое утро озаряло землю, настраивая его на новый день и оно же закатывалось по вечерам, словно забирая с собой остатки решимости глэйдера. Как огромный маятник, что подкидывал и забирал с собой надежду.
Он почти бежал сквозь черный лес, подсвечивающийся лишь светом тусклой луны. За каждым деревом чудился немой силуэт, но он продолжал ломиться сквозь заросли кустарника. Какая разница, дойдет или нет? Он все равно труп.
Ньют любил заниматься растениями. Он любил ухаживать за чем-то, что само не находило в себе сил на выживание. Ньют любил весь этот кланк с землей, от которого другие глэйдеры скрывались в ужасе.
Он бежал по рыхлому снегу, утопая по щиколотку. Тяжелые ботинки висели камнями на ногах, но он упрямо продолжал двигаться. Он хотел исчезнуть для всего, что оставил позади.
Ньют не боялся усталости и тоски. Он не боялся провести день в одиночестве, скованный молчанием.
Он торопился вперед, будто огонь жег ему ступни. Наконец, можно было расслабиться и выпустить эмоции, от которых сковывало каждую мышцу. Можно было простить себе и слезы, и дрожь, и стоны сожаления.
Ньют любил представлять, как все было до лабиринта. Любил думать о своей несуществующей семье. Любил «как-бы-вспоминать», что родители подарили ему на рождество, когда ему было пять. Любил выдумывать для себя любимый цвет и книгу.
Парень бежал до самого утра, пока первые лучи молочного рассвета не осветили белоснежный лес, отражаясь от блестящего снега. Он думал о прошлом, в деталях представлял лица друзей, вспоминал каждый кусочек Глэйда, который знал наизусть. Ему показалось, что он даже почувствовал тот запах. Свежескошенная трава для скотины. Распускающиеся белые цветы на могильнике. Пыль от величественных и надоевших до зубовного скрежета стен. Душок от потных тел мальчишек. Приторный аромат сорванных лиан из лабиринта. Древесина. Завтрак Фрая. Сырость от гамака.
Ньют никогда не был счастлив в Глэйде. Он ненавидел каждый день, проведенный там. Но в формате того, что подкинула ему судьба, Глэйд был единственным местом, которое он называл своим домом.
Ньют ненавидел Глэйд.
Но он любил Томаса. Любил просто так. И ни разу ему об этом не сказал.
Уже почти пробежав очередную поляну, Ньют заметил знакомые трубы. Он оглянулся, прислушиваясь к тишине леса. С одной стороны, он был заполнен шорохами, треском и стуком, а с другой, был невыносимо пуст. В нем больше не было жизни.
Стараясь прогнать подальше воспоминания нескольких дней, Ньют откинул крышку и залез в трубу, надеясь поспать хоть пару часов. Небезопасно было останавливаться и так нагло пользоваться этим местом, но в душе блондина расцвела настоящая апатия к происходящему. Плевать на все предрассудки, он был вымотан и опустошен эмоционально. Он был один.
Комментарий к -15-
*el encanto - прелесть (исп).
Абсолютно точно Ньют бежал через лес под Sia – Bird Set Free.
========== -16- ==========
Он проснулся через пару часов от громкого стука. В первые секунды в голове был сплошной вихрь из вопросов, но оглядевшись, он понял, что делает в этом месте. Стук продолжался и ему стоило титанических усилий не заорать от гнева. Какого хрена, здесь, посреди леса, в самом сердце зимы, в ебучей бетонной трубе, и здесь его нашли? Он ведь спрятался от мира почти как игла Кощея в старой сказке. И здесь, в самом сердце мироздания, кто-то настойчиво пытается добраться до него.
— Господи, да отъебитесь же уже от меня, — простонал блондин, закрывая уши руками. Он не выйдет, ни за что не выйдет. Пусть люди, шизы или сам дьявол идут в задницу.
— Открывай.
Всего одно слово и мир перед глазами Ньюта задрожал от паники. Он притих, собирая остатки мужества, которое оставил по дороге сюда. Все его мантры полетели к чертям, стоило услышать этот голос. Он вздохнул, растрепал волосы и потянувшись, открыл замок. Дверца медленно отворилась, и он уже знал, кого увидит в заснеженном проеме. В ослепительной белизне этого странного утра чернела военная форма, высокие шнурованные ботинки, смуглая кожа рук и кофейные глаза, направленные в самую глубь сердца Ньюта. Оно пропустило удар, споткнулось, задумалось, а надо ли дальше, и в то же мгновение пустилось галопом. Томас выглядел карающим ангелом. Он больше не смотрел на Ньюта, боясь сорваться. Сердце на куски рвала жалость, но оно тут же штопало себя яростью.
Ньют задержал дыхание и спрыгнул на снег, утягивая за собой рюкзак. Тот упал у его ног и так и остался лежать, разметав вокруг лямки, как мертвый осьминог.
Стоя в паре шагов друг от друга, они оба смотрели в землю, разглядывая, как снег живописно украсил их ботинки. Ньют хотел бы извиниться, но признать себя неправым он не мог, потому что поступал так, как считал нужным. Томас хотел бы закричать на него, но он слишком живо представил себе, что сделал бы на месте блондина. Они оба прекрасно понимали поступки друг друга. И какая в конце концов разница, как часто они будут говорить об этом, если можно было понять друг друга без слов.
Ньют посмотрел на Томаса. Прошло всего несколько часов, но он уже успел соскучиться. Загорелое лицо брюнета покрылось бледно-розовыми пятнами румянца от мороза. На скулах румянец был темнее, переходя к ушам. Темные волосы растрепались, вбирая в себя талую воду от исчезающих снежинок. Он глубоко дышал, как после продолжительного бега, и замерзшие пальцы чуть заметно подрагивали, как экран, отражая внутреннее состояние Томаса.
— Кто тебе рассказал? — казалось, это единственное, что волновало Ньюта в этот момент. На самом деле, он просто хотел прервать тишину. В этот раз молчать было просто невыносимо.
Томас только пожал плечами, не доверяя своей выдержке. Он так быстро бежал сюда, что забыл придумать, что сказать при встрече.
— Ясно. Минхо… — протянул с незнакомой злостью Ньют, — слабак.
— Он не слабак! Он волнуется за тебя. — Томас наконец поднял глаза и тут же опустил, не выдержав взгляд Ньюта. Том просто испугался, когда увидел обреченность в его золотистых радужках.
— Он должен был больше волноваться о тебе, — со злобой просипел Ньют и протянув руку, поднял лицо Томаса за подбородок. — Он обещал мне.
— Он знает… — Том запнулся, тяжело сглотнул и качнул головой, чтобы Ньют отпустил его. — Он знает, что я без тебя не смогу. Без тебя я никуда не пойду.
Ньют уже хотел взорваться, что Томас ведет себя крайне глупо. Они так не договаривались. Но упрямая складка между бровей любимого брюнета подсказала, что Том не передумает.
— Томми… — он с усилием смягчил голос, — я не вернусь.
— Угу. — Том сжал челюсти.
— И ты не пойдешь со мной.
— Это не твое решение.
— Нет, мое, — взорвался Ньют. — Это мое чертово решение, Томас! Ты не идешь со мной! Мне плевать, что ты придумал там в своей бестолковой голове! Ты не идешь и точка! Мне не нужно это. Тебе не нужно это! Не будет долго и счастливо, как ты не понимаешь, гребаный ты дурак?!
Он налетел на него с кулаками и от неожиданности Томас оступился под напором Ньюта. Они упали на землю и Ньют продолжил колотить его. Удар в плечо, удар в грудь, удар в челюсть. Ну зачем он все продолжает быть рядом? Зачем догоняет, находит, подставляет плечо? Разве об этом мечтал Ньют? О тонне жалости с его стороны? О помощи? Просто невозможно оставаться спокойным, когда рядом все время находится напоминание о твоей собственной слабости.