Выбрать главу

— Ты никогда не задумывался, почему тебе оставили память? — голос Терезы звучал приглушенно из-за того, что она смотрела в пол. Волосы закрывали почти все ее лицо.

— В которую из всех попыток? — он усмехнулся, ответив вопросом на вопрос.

— Томас, хватит быть таким… зачем ты пытаешься показать себя таким мудаком? — Ее ясный взгляд пригвоздил его к месту, отчего он только разъярился.

— Тереза, это ты все еще пытаешься быть пай-девочкой! Если ПОРОК сделал что-то, что было выгодно лично для тебя — это твое достижение. Но прекрати навязывать мне эту херню! Я ненавижу их всех! Всех, до единого! И тебя вместе с ними!

— Прекрати винить во всем окружающий мир! Прекрати винить ПОРОК! Прекрати винить правительство! Прекрати винить прошлое поколение людей, которые допустили то, что произошло! Прекрати винить Ньюта за то, что он не справился с болезнью. Прекрати винить меня и себя в конце концов. Это наш мир! И нам нужно в нем жить. Нужно просто что-то делать с этим!

— Но я ведь делал! Я делал все это время! Я только и делал, что шел вперед! Не оглядывался на прошлое, не тормозил, когда было страшно, не вспоминал людей, которых оставил позади. Я делал, Тереза! И что? Ты все еще видишь во мне того мальчика, которого знала до лабиринта?

— Это все еще ты. Может быть, мир согнул тебя, оборвал по краям, может быть спалил душу, но это все еще ты, Том! Мир не сломал тебя.

И тогда Томас заплакал. Впервые за все эти недели позволил себе разрыдаться на глазах у кого-то. Заплакал так, как не плакал никогда в своей жизни. Вновь вспомнил Ньюта. Вспомнил обо всех своих обещаниях, которые раздал когда-то. Он подвел человека, которого старался сохранить больше всех остальных.

— Сломал, Тереза. Этот мир меня точно сломал. Как ты не понимаешь? Я не виню никого кроме себя. Это ведь я… это я убил его. Своими руками.

***

Счастье возносит в небеса, дает чувство свободы, легкости и полета. И только боль зажимает в своих объятиях и спускает на землю, придавливая к ней, словно гравитация. Жизнь не равна счастью. Боль — вот истинный синоним жизни. И Томас вознесся так высоко, что все еще продолжал падать.

— Я скучаю по нему, — тихо проговорил он, глядя на гладкую столешницу. — Скучаю по его самообладанию. Мне бы хоть чертову долю его выдержки, чтобы почувствовать себя лучше. Хоть пару процентов его вечного спокойствия, чтобы сделать новый шаг. Вспоминаю, какой он был терпеливый, бесстрастный, даже почти равнодушный временами. Как мастерски он скрывал свои эмоции, когда это было нужно не только ему… Я так не могу. Во мне ни капли его сдержанности…

— Поэтому он и выбрал тебя, Том. — Аккуратно высказалась Тереза и подалась к нему навстречу, накрывая своей рукой его ладонь.

— Он сделал неверный выбор, — выдохнул юноша, убирая руки со стола. Тереза тяжело вздохнула и тоже сложила ладони на коленях.

Если уж на то пошло, Ньют был единственным человеком, перед которым Томасу всегда было стыдно за свои решения. Если он когда-то и хотел какого-то одобрения, то хотел получить его только от Ньюта. Умение владеть собой всегда казалось Тому чем-то вроде суперспособности и когда он понял, что блондин обладает этим мастерством в совершенстве, собственные попытки управлять разумом показались Томасу слишком жалкими. Он был вспыльчив. Эмоционален. Легко возбудим. Про таких как он, раньше говорили: «Если нрав горяч, жди неудач». Это описывало Томаса на сто процентов. Еще до лабиринта он отличался острым умом и языком и именно поэтому, кажется, попал на то место, что ему уготовил ПОРОК. Но только узнав Ньюта, искупавшись в его умиротворении, Том начал учиться осаживать себя. И все же до Ньюта ему всегда было слишком далеко. А теперь ему никогда его не догнать.

— Что вы будете делать дальше? — спросил Том у Терезы, просто чтобы сменить тему. Он так много думал о нем, что теперь хотел лишь короткой передышки.

Эта крохотная комната, похожая на переговорную, стала его личным карцером. Его все продолжали приводить сюда изо дня в день, хотя он пытался сопротивляться и постоянно кричал о своей ненависти, разбивал кулаки о стены и об жесткие маски охраны. ПОРОК был непроницаем. Словно Томаса запустили в огромный воздушный пузырь и он все болтался в нем, нанося себе новые раны своими отчаянными попытками выбраться. Но правда была в том, что ему некуда идти. Он только надеялся, что Минхо и остальные добрались до спасения и затаились там, проживая новую жизнь.

— Я не знаю, — Тереза пожала плечами под пристальным взглядом парня. — И, честно говоря, кажется, никто не знает. До меня доходят слухи, что… — она осеклась и замолчала.

— Какие слухи? — он ничуть не заинтересовался, но беседа требовала, чтобы ее поддерживали, как огонь. Так что Томас этим и занимался, подкидывал сухие фразы, чтобы костер не погас.

— Я пока не хочу говорить об этом. Я только чувствую, что скоро все снова изменится.

— Ты всегда так говорила, — заводясь, обронил Томас.

— Я не изменяю себе. — В голосе девушки послышалась легкая теплая улыбка. Видеть Томаса таким разбитым было тяжело. Даже его крики не ранили так сильно, как это пустое выражение глаз и отрешенный голос. Кажется, он совсем забил на себя. Лицо и руки украшали жуткие кровоподтеки и каждый день появлялись новые, сменяя те, что хоть немного успевали заживать. Он сильно похудел, постоянно отказываясь от еды. Осунулся от отсутствия сна и глубоко сидящей внутренней трагедии. Казалось, что он просто разваливался на куски, лишь чудом удерживая себя от окончательного распада. Каждый их разговор заходил в тупик. Томас вспоминал о Ньюте и надолго замолкал, после чего снова возвращался в свою комнату. У Терезы крутились тысячи фраз для него, что за секунду смогли бы вытащить его вновь на поверхность, но говорить об этом было слишком рано. В душе девушки расцветал огненный бутон ненависти. Ни разу за десять лет она не усомнилась в своей работе, но сейчас, глядя на изменившегося, побежденного Томаса, поняла, что нужно было делать с самого начала. Нужно было бороться против, а не за.

— Завтра к тебе придет гость. Постарайся держать себя в руках, хотя бы сделай вид, что готов помогать.

Она продолжала смотреть на него глазами, полными любви. Если бы он рассказал ей все, что с ним приключилось с момента их последней встречи, смогла бы она все так же любить его? Если бы узнала все его темные мысли, фантазии о светловолосом парне, о том, как он убивал… Как презирал ее, винил в своих неудачах, ненавидел ночами, когда слышал болезненные стоны Ньюта, смогла бы она продолжать видеть в нем отличного парня? Если бы узнала, как много раз он улыбался ей, втайне надеясь, что она не догадывается о его запрещенных мыслях, все продолжала бы звать его этим особенным «Том»? Весь ее вид вызывал в Томасе отвращение. И больше всего он ненавидел ее за то, что она так легко приняла его поступок. Она снова лгала ему. Невозможно было простить тот выстрел. Если бы она на самом деле любила его, то убежала бы от него в панике, потому что он рушит все, к чему притрагивается.

И все же он чувствовал, как день за днем его злость тает, смешиваясь с непроглядной тьмой хандры. Он впустил в свою жизнь траур и он, наконец, затопил его с головой. Да, они схватили его, заперли его тело в этой чертовой лаборатории, но душой он остался свободен. Ему, наконец, больше нечего бояться. Не за кого.

========== -22- ==========

Комментарий к -22—

Nothing but thieves - Broken machine

Nothing but thieves - I was just a kid

— Я обещаю, что вытащу тебя отсюда. Просто позволь себе немного доверия, Томас, пожалуйста.

— Странно слышать это от человека, который притворялся все это время. — Он обкусывал ногти, и без того напоминающие незаживающие раны.

— Я не притворялась. Я не помнила! Томас, да говорю же тебе, как только появился этот врач и снял гребаный чип, у меня буквально вся жизнь перед глазами промелькнула. А когда он сказал про тебя… — дыхание девушки сбилось.

— Как ты могла понять, что он говорит обо мне? Как ты вообще ему доверилась?

— Я не знаю. Можешь назвать это интуицией. Я знала, что ты должен быть жив…