Этого просто не может быть, но это абсолютно точно его почерк. К тому же, от письма глубоко внутри разлилась чернота, заставляющая стыдливо спрятать лицо в холодных ладонях. Единственным человеком в прошлом, которому нынешний Ньют мог доверять — это сам Ньют. И если это написал он, значит, Томас действительно был самым дорогим для него человеком во всей вселенной. Черт, угораздило же его так влипнуть.
Это письмо должно было заставить Томаса идти дальше, но на деле, топило Ньюта своей обреченностью. Разве мог он сейчас дать Томасу то, что испытывал прежний Ньют? И так ли он на самом деле отличался от парня, что писал эти строчки дрожащими пальцами при свете костра? Могло ли это письмо быть пропитано абсолютной ложью только лишь для того, чтобы наполнить душу давнего друга теплом? Мог ли Ньют надеяться, что все сказанное лишь фантазия больного парня, сражающегося со зверем в своей голове? Но он знал… как только начал читать, понял, с безнадежностью падающих дождевых капель, понял, что каждое слово написано от чистой души. Ньют искренне изливал свои мысли. Он хотел этого всей своей искалеченной душой и нынешний Ньют не мог винить его за эту слабость.
Ньют судорожно втянул воздух, и, задержав в своих легких жгущий кислород, медленно выдохнул. Внутри формировался столб торнадо, который хотел разметать все, из чего состоял прежний Ньют. Он хотел втащить в свои сети и нынешнего Ньюта. Смерч хотел разметать их обоих на атомы, чтобы создать нового человека — цельного Ньюта, каким он и был и должен был быть с самого начала.
Блондин растрепал волосы, грустно усмехнувшись своему отражению в стекле.
— Вот и все, парень, мы с тобой ждали трагедию, и она догнала нас, смыв в унитаз.
Каково это узнать, что ты давно любишь человека, которого только узнал и которого, кажется, без причины ненавидишь? И так ли уж ненавидишь или просто боишься? Это ломает. Рушит все твои мнимые заборы. Уничтожает всю выдуманную браваду. Заставляет прислушаться к настоящему себе, застрявшему так глубоко. И ты уже не можешь выкинуть из головы то, что услышал, как бы ни пытался сохранить свой маленький, относительно спокойный мирок. Ты сам себе шепчешь из глубины то, что всегда знал. И это снова возвращает в твою душу боль, от которой ты так надеялся избавиться.
Я его люблю.
***
— Том, можно войти?
Ньют в первый раз постучал в его дверь. С тех пор, как Томаса перевели в общий жилой отсек, он лишь ходил мимо, отчего-то замирая каждый раз, когда замечал силуэт брюнета за матовой стеной. Но сегодня остановился, когда услышал, что выбывших привели с наказания. Они всегда наказывали одним и тем же: попеременными разрядами тока, что раскаляли нервы и до безумия выжигали мозги, если ты сопротивлялся. Все сопротивлялись в первый раз. А потом просто укрепляли в себе мысль, что нужно добраться до конца игры, оглядываясь на этот чертов огонек на своей руке. Главное, чтобы не погас. Иначе снова вернут боль.
Сегодня Томас на собственной шкуре испытал последствия выбывания. Он лежал на кровати на животе, раскидав руки в стороны, словно устал бороться с ветром, что несет его в другую сторону. Его спина тяжело поднималась, как если бы он спал, но распахнутые глаза вновь и вновь пробегались по узору на подушке. Центрические круги идеальной формы, в центре которых расплывалась уродливая клякса. Он и сам чувствовал себя такой вот кляксой: во всем теле расползлась жуткая боль, напитывая каждый дюйм истощенного организма криками о пощаде. Горло драло от долгого стона, который он пытался глушить, пока Дженсен пускал ток через его внутренности. Он бы ни за что не позволил себе заплакать, только не теперь, когда исчезла сама причина его слез. Если он все еще чувствовал, значит, продолжал жить. А если жил — значит боролся. К тому же, у него теперь появился должок перед злобным крысиноподобным и он собирался вернуть его при первом удобном случае.
Ньют тихо прошел в его комнату, так и не дождавшись ответа. С замиранием вгляделся в лицо брюнета, отыскивая в нем признаки разрушения, но увидел только тупое равнодушие.
— Как ты? — Ему нужно было спросить хоть что-то, чтобы отвлечься от овладевших его сомнений. Он вспомнил свой первый раз после наказания и по лицу скользнула гримаса боли за брюнета. Это было чертовски неправильно, но разве Ньют не сам решил попытаться что-нибудь наладить. Сегодня он чувствовал вину за свой срыв, но понимал, что сорвался только из страха за Томаса. И это стало для него еще одним откровением.
— Зачем пришел? — пробурчал Томас глухо, уткнувшись губами в шершавую ткань подушки.
— Зачем ты сегодня спас его? — Ньют снова применил этот свой излюбленный шаблон: отвечая вопросом на вопрос можно было избежать нежелательных ответов.
— По крайней мере, я сделал что-то хорошее, разве нет? — Том со стоном перевернулся на спину, чувствуя жжение внутри себя. Ему было хреново, но показывать это Ньюту не хотелось. В любом случае, он почти гордился собой, ведь неосознанно смог уберечь ребенка от наказания.
— Это ведь не он?
— Нет, — Том подвинулся, когда Ньют осторожно присел рядом с ним. — Это просто еще один потерянный мальчик, которого назвали Чак. Еще одна игрушка для ПОРОКа.
— Ты поэтому так… — Ньют не знал, стоит ли указывать на слабость брюнета этим утром.
— Раскис? — усмехнулся Томас, аккуратно усаживаясь, стараясь дышать не слишком глубоко. — Ну да, это была моя ошибка.
Ньют выжидающе замер, разглядывая его лицо. Знал ли Томас про письмо? Читал ли его? Говорил ли когда-нибудь ему Ньют, как много чувств разрывало его от одного лишь взгляда в эти темные искрящиеся глаза? И чувствовал ли Томас, как сильно сейчас Ньют гордился им за эту нелепую выходку?
— Это не было ошибкой, Томми, — мягко проговорил он, с удивлением замечая, как ласково сорвалось с языка имя брюнета. Оно скользнуло невесомым пером, теплым лучом солнца, сладкой каплей меда и разлилось между ними, заставив Томаса шире распахнуть свои невероятные глаза в обрамлении пушистых ресниц. — Ты все правильно сделал.
— Может быть… — голос Томаса хрипел, словно набух из-за набежавших эмоций. — Снова твои проверки?
— Может быть… — в тон ему ответил Ньют и, не справившись с удовольствием от вида брюнета, широко улыбнулся. Он заметил, что Том крутит в пальцах какую-то игрушку. — Можно?
Томас замер, но через секунду легко кивнул и вложил статуэтку в ладонь Ньюта, скользнув теплыми пальцами по его запястью.
— Это сделал Чак. Наш Чак, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд блондина.
— Даже не хочу думать, что это твоя кровь, — с придыханием прошептал Ньют, разглядывая деревянного божка.
— Лучше бы это было так, — чуть слышно вздохнул Томас и поднялся, морщась от тупой боли в ногах.
— Ну ты же понимаешь, что это чушь? — Ньют встал следом, подходя к Томасу слишком близко для дружеской беседы. — Это просто мальчик. Другой мальчик. Чужой мальчик.
— Для тебя я тоже чужой, — проронил Том, незаметно рассматривая его губы. Незаметно, как ему казалось, но Ньют уже успел попрощаться со своим здравым смыслом.
— Это другое, — в горле Ньюта встал тугой ком воздуха, мешая дышать.
Почему он так смотрит?
— Я понимаю, — выдохнул он, — но я ничего не смог с собой поделать. Мне просто… в голове что-то щелкнуло, когда я услышал его имя. Так хотелось поверить в то, что он…
— Это был необдуманный поступок, — перебил его Ньют, вновь заводясь от чувства надвигающейся катастрофы.
Он что, читает мои мысли? Господи, ну почему он так смотрит?
— Разве ты не делаешь необдуманных поступков? — прошептал Томас, тоже чувствуя разлившееся напряжение.
Он и есть мой самый необдуманный поступок, подумал Ньют, не успевая испугаться.
— Наверное, да, — быстро проговорил он и не давая себе ни секунды на дальнейшие размышления, прижался губами к сухим губам Томаса.
***
— Том! Том, просыпайся… — брюнета тащило из сна оглушительным, по его меркам, шепотом. Он не хотел просыпаться, только не теперь. Буквально минуту назад он смог уснуть, когда уставший мозг просто отказался вновь перемотать сцену их поцелуя на начало. Ньют позволил себе лишь немного расслабиться, когда Том перехватил его инициативу и мягко потянул парня к себе, осторожно касаясь напряженных губ. Блондин попытался упереться ему в грудь, споткнулся, почти выругался, но Томас чудовищной силой воли сохранил спокойствие и продолжил прижимать его, каждой клеточкой чувствуя страх Ньюта. Он передумал сразу же, как только шагнул к нему, но брюнет уверенно вел его через тревогу, ласково делясь своим теплом. Его губы и правда были такие мягкие и настойчивые, как и казалось, а поцелуй вышел лучше, чем Ньют мог себе представить. Глухо застонав, он откинул сомнения и обнял Томаса за шею, приподнявшись на носочках и прижавшись к Томасу дрожащим телом. Том будто ждал его решения, он тут же обхватил его теснее и сжал в объятиях, углубляя поцелуй. Его губы приоткрылись, выпуская горячий язык, что моментально стал искать дорогу между сведенных губ Ньюта и еще раз дернувшись, просто для профилактики, он поддался на его игру. Открыл рот, чувствуя, как Том пробирается внутрь, исследуя языком его небо и край верхних зубов.