В конце концов мою мать убили враги, которых она успела нажить за свою жизнь, — а Эбинизера, самого опасного человека во всем Белом Совете, не оказалось рядом, чтобы ее спасти. Ни обстоятельства, ни то, чего он достиг, не могли его оправдать в собственных глазах. Как не смог бы себя оправдать я сам, если бы мне не удалось спасти Мэгги. Вот почему он устроил наглядную демонстрацию того, что случится с тем, кто попробует расправиться из мести со мной. С его внуком.
И этим же объяснялось то, почему он поменял задачи, поставленные перед Серым Советом, и привел его сюда. Он не мог не попытаться спасти меня — и мою дочь.
И, добавила какая-то циничная часть моего сознания, себя самого. Хотя, честно признался я себе, вряд ли он делал последнее осознанно — с учетом внезапно свалившихся на него обстоятельств.
Стоило ли удивляться тому, что Арианна так жаждала осуществить это свое кровное проклятие, начиная с Мэгги. Она бы разом расквиталась со мной, так некстати не погибшим на дуэли, и с Эбинизером, который просто прихлопнул Ортегу как опасного зверя — походя, но демонстрируя при этом силу в назидание другим. Должно быть, это стоило ей изрядной потери лица — а мои непрекращавшиеся вылазки против Красных и их союзников только укрепляли ее стремление поставить меня на место. Одним-единственным проклятием она убивала в одном лице члена Совета Старейшин и Черного Посоха. Ну, и моей попутной смертью она тоже могла бы бахвалиться — в конце концов, как отмечала сама Арианна, до сих пор убить меня никому не удавалось. Как-никак, после смерти Дональда Моргана я вполне обоснованно мог бы претендовать на звание самого печально известного Стража.
Экой ловкой комбинацией могла бы гордиться Арианна. А после… что ж, еще одной комбинацией — переворотом.
Но, конечно, если бы нож держал Красный Король, он полагал бы, что в выигрыше он. Мертвые враги, больше престижа, крепче положение на троне… Безмозглый дурак.
Он снял сумку с моего пояса, достал нож и с улыбкой повернулся к алтарю — к моей дочери.
Боже праведный, подумал я. Думай, Дрезден, думай!
Надеюсь, Бог когда-нибудь простит меня за идею, которая пришла мне в голову вслед за этим.
Потому что сам я себя ни за что не прощу.
Я знал, как она рассержена. Я знал, как она напугана. Ее ребенка вот-вот готовы были убить в считанных дюймах от нее. Поэтому то, что я сделал с ней, ничем не отличалось от убийства.
Я еще раз транслировал Сьюзен свою мысль. Сьюзен! Подумай! Кому было известно, кто отец девочки? Кто мог сказать им это?
Губы ее раздвинулись в недоброй ухмылке.
Его нож не сможет причинить тебе вреда, — промыслил я, хотя прекрасно понимал, что никакая магия фэйре не устоит против холодного железа.
— Мартин, — очень тихо, очень спокойно спросила Сьюзен. — Это ты сказал им про Мэгги?
Он закрыл глаза, но голос его оставался ровным.
— Да.
Сьюзен Родригес обезумела.
Только что она была пленницей, а в следующее мгновение извернулась ужом, слишком быстро, чтобы глаз успел отследить движение. Мачете Мартина оставило на ее горле глубокий порез, но она обратила на это не больше внимания, чем на мелкую царапину.
Мартин поднял руку в попытке отбить удар, которого он от нее ожидал, но движение оказалось бесполезным, потому что Сьюзен не пыталась ударить его.
Вместо этого она, с глазами, почерневшими от ярости, раскрыла рот, выставив мгновенно выросшие клыки, и впилась ими ему в горло.
На долю секунды взгляд Мартина встретился с моим. Не дольше. Но и этого хватило, чтобы взгляд его начал проваливаться мне в душу, а мой — в его. Я увидел его боль, боль смертной жизни, которой он лишился. Я увидел годы его службы, искренней преданности — в образе мраморной статуи Красного Короля, которую он любовно полировал и чистил. И я увидел, как душа его начала меняться. Я увидел, как образ его веры начал тускнеть по мере того, как он все дольше жил с теми, кто боролся с Красным Королем и его империей страха. И еще я увидел, что входя в этот храм, он знал наверняка, что живым отсюда не выйдет. И что он был рад этому.
У меня не было ни времени, ни возможности помешать тому, что произошло потом, да я и не уверен, что хотел бы сделать это. Мартин говорил, что у него ушли долгие годы на то, чтобы ввести в заблуждение братство Святого Жиля. Но у него ушло почти два столетия на то, чтобы ввести в заблуждение Красного Короля. Как бывший жрец Мартин не мог не знать о кровном проклятии и его разрушительном потенциале. Он не мог не понимать, что вкупе с угрозой для жизни Мэгги осознание его предательства гарантированно выведет Сьюзен из-под контроля.