— Тут нет никакого медведя, — сонно бормочет он и лениво облизывает один из моих сосков. — Черт, Аделаида. У тебя очень красивые груди.
— Коул! — шлепаю я его по плечу. — Я слышала медведя!
— Тут нет никакого медведя, честно.
— Но…
Он поднимает голову и смотрит на меня.
— Детка… У меня есть тайна.
Я таращусь на него с широко открытыми глазами. Мы забыли о презервативах, и теперь он скажет мне, что у него ИППП (прим. ИППП — инфекции, передаваемые половым путем).
Это, конечно, ужасно, но не настолько ужасно, как быть съеденным медведем.
— Сейчас не самое подходящее время, Коул. Медведь…
— Это я, — он медленно кивает головой. — Это был я, кого ты слышала. Тот медведь — я.
Я пялюсь на него. С моих губ срывается фырканье.
— Ой, да брось, я тебя умоляю.
Он сужает глаза, окидывая меня уязвленным взглядом. И я понимаю, что он… не шутит. Он считает себя медведем.
О, боже! Да он же псих. Так вот почему такой горячий, сексуальный мужчина столь долго оставался одиноким. Он помешан на медведях, или он считает себя медведем в теле мужчины, или же у него какое-то сумасшествие вроде этого.
Я ударяю его по руке.
— Давай не будем говорить о твоих фетишах, когда снаружи настоящий медведь, готовый нас сожрать?
— Аделаида! — он придавливает оба моих запястья своими руками. — Ты меня совсем не слушаешь. Я — тот медведь. Это и есть моя тайна. Я — оборотень. Вот как мне удалось избавиться от Самсона. Вот откуда я знал, что он смылся. Вот почему медведь так и не вернулся. Тот медведь — это я.
Я хмурю брови.
— Я… ничего не поняла. Как ты можешь быть медведем?
— Ты когда-нибудь слышала о вервольфах?
— Как тот парень из «Сумерек»?
Он заметно вздрагивает.
— Тьфу. Что-то типа того. Я — медведь-оборотень. Я перекидываюсь в медведя. Все в моей семье обладают этой способностью. Это передается от поколения поколению. На самом деле большинство местных жителей этого городка — того или иного вида оборотни.
Я долго смотрю на него, пытаясь переварить этот сюрприз.
— Ну? — спрашивает он, выпуская мои запястья. — Что ты об этом думаешь?
Я врезаю ему кулаком по плечу.
— Коул Брэкстон, я думаю, это самая большая нелепость, что я слышала в жизни! Серьезно! Если тебе хочется просто переспать со мной и бросить, то, черт тебя дери, так бы и сказал! Ей-богу, хватило же у тебя наглости подумать, что я поверю в эту твою дебильную историю…
Он тяжело вздыхает и скатывается с меня. В тот же момент, когда его тело отделяется от моего, я сразу же чувствую себя… одинокой. Он встает на ноги и скидывает пинком со своих лодыжек штаны, а затем срывает свою рубашку.
— Что ты делаешь?
— Я собираюсь показать тебе, — говорит он. — Идем.
Я удивленно смотрю, как он вылетает из палатки, абсолютно голый. Куда, ради всего святого, он собирается? Тот гребаный медведь все еще где-то здесь. Я дергаю свою рубашку вниз, поверх моих обнаженных грудей, и пытаюсь натянуть ее подол на задницу, так как у меня больше нет трусиков. Хотя это гиблое дело, и через несколько минут я выхожу из палатки с подушкой, пристроенной прямо перед моими девчачьими прелестями.
— Коул! Вернись!
Он отходит на несколько футов, сверкая своей аппетитной, мускулистой задницей. Тогда он останавливается, оглядывается через плечо на меня и приседает на корточки.
Что там этот спятивший дурак делает? Я уже собираюсь спросить об этом вслух, когда снова слышу рычание медведя…
…и оно исходит от него. Пока я смотрю, его кожа начинает поддергиваться рябью, и я слышу хруст костей. О, Господи. С моих губ срывается писк, и я тут же прижимаю к лицу подушку, потому что не могу смотреть на это. Черт, я не могу даже «Анатомию страсти» без содрогания смотреть (прим. американский телесериал, созданный Шондой Раймс. В центре сюжета — жизнь интернов, врачей и прочего персонала больницы «Сиэтл Грейс»). Все, что я знаю, — что-то происходит с телом Коула.
Я слышу целый ряд шокирующих хрустов ломающихся костей и шуршание в траве, и в следующий момент, выглянув поверх подушки, я вижу, как рука Коула превращается в большую мохнатую лапу. И тогда я медленно опускаю подушку вниз, будучи более чем шокированной тем, что вижу.
Это — медведь. Огромный медведь гризли. Страх пронзает меня насквозь, но тут он садится на задние лапы и опрокидывается на спину, в приветствии махая мне лапой.
Это Коул.
Он не лгал. Чувствую, что глаза у меня настолько округлились, что стали огромными, размером с тарелки.