— Еврей, господин ученый, — нахмурился Шлегель, — понятие расовое. Еврей, хоть кастрированный, хоть обрезанный или крещеный, для нас все равно остается евреем и должен быть выдан германским властям.
— Тем более, — добавила бывшая Капитолина, — если хочет быть коммунистом.
— Он не хочет, — засуетился и торопливо залепетал Гладышев. — Он хотел. Но его застрелили. Он был мерин, но его застрелили как раз тогда, когда он в результате упорного труда превратился…
— В еврея? — спросил оберштурмфюрер.
— Ни в коем случае, — решительно возразил Гладышев. — Он превратился просто в человека.
— Что значит просто в человека? — заспорил эсэсовец. — Какое же просто, если он еще не превратился, а уже просит считать его коммунистом?
— Ну, это он по глупости, — попытался объяснить Кузьма Матвеевич. — По глупости и невежеству, тем более что вырос в советском колхозе и, сами понимаете, имел отсталые взгляды. Но если в принципе германское командование проявит интерес…
— Нет, — решительно сказал оберштурмфюрер. — Германское командование к этому интереса не имеет. Впрочем, нам, — сказал он и поднял кверху указательный палец, — интереснее был бы обратный процесс превращения человека в лошадь. А пока слушайте, господин, сам себя родивший, идите-ка вы к себе домой, и если действительно хотите способствовать идеалам национал-социализма, то начните с выявления скрывающихся у вас евреев и коммунистов.
— Слушаюсь! — повиновался Гладышев и направился к выходу, но у двери все-таки остановился. — Извиняюсь, господин офицер, а как же все-таки насчет моего гибрида?
— Мы о нем поговорим в другой раз, — пообещал оберштурмфюрер. — А сейчас у меня к вам вопрос. Это, извините, что у вас на ногах? Я имею в виду не сапоги, а то, что на них.
— Это? — Гладышев посмотрел на свои ноги, пожал плечами, не понимая, чем его обувь могла заинтересовать столь важного представителя великой Германии. — Это так, резиновые изделия.
— Что-то вроде галош? — попробовал уточнить эсэсовец.
— Можно сказать и так.
— Это советские галоши, — усмехнулась бывшая Капитолина. — Если я правильно помню, русские их называют чуни, гондоны, говнодавы и ЧТЗ. ЧТЗ, — объяснила она Шлегелю, — это Челябинский тракторный завод.
— Очень интересно, — сказал Шлегель. — И они действительно не пропускают влагу?
— Никогда, — заверил Гладышев. — Очень качественный товар.
— Правда? — Шлегель вышел из-за стола, обошел вокруг Гладышева, потрогал чуни ногой. — Послушайте, господин ученый, а не продадите ли вы мне эти ваши вот…
— Мои эти вот?.. — растерялся Гладышев. — Они вам нужны? — он встрепенулся. — О, если нужны, то конечно. — И стал сдирать чуни, наступая носком одной ноги на пятку другой. — Я с удовольствием преподнесу вам в подарок. В знак огромного уважения.
— В подарок не надо, — остудил его Шлегель. — Вы должны знать, что немецкий офицер взяток не берет. Я вам заплачу за ваш тракторный завод двад… то есть пятнадцать оккупационных марок.
После ухода Гладышева Шлегель добавил приобретенный товар к тому, что уже было уложено в посылочную коробку, и дополнил сопроводительную записку жене объяснением, что эту обувь местные дамы надевают, когда ходят в театры, в кабаре и другие увеселительные учреждения.
3
В оправдание Кузьмы Матвеевича Гладышева следует сказать, что он вовсе не был убежденным противником советской власти, как и не был осознанным сторонником национал-социализма. Но он, подобно многим ученым, хотел бы стоять в стороне от политики, считал самым главным делом жизни осуществление своих научных изысканий, а с чьей помощью это будет сделано, ему было все равно.
Тем не менее он был своим визитом в Долгов доволен. Ему показалось, что он сумел расположить к себе немецкого коменданта. Конечно, расположил, раз комендант вступил с ним в коммерческие отношения и дал ему встречное задание, которое, вернувшись в деревню, Гладышев принялся немедленно исполнять. Он вырвал из общей тетради два листка и на одном из них написал: «Список евреев деревни Красное» и на втором: «Список коммунистов деревни Красное». В список коммунистов он внес только одну фамилию — бывшего парторга Килина, которого, впрочем, к тому времени в деревне не оказалось, а под другим незаполненным списком Кузьма Матвеевич написал: «К сожалению, в настоящий момент евреи в деревне Красное не проживают».
4
Хотя гладышевскому гибриду немцы тоже ходу не дали, но усердие его было ими замечено, и вскоре Кузьма Матвеевич был вызван к оберштурмфюреру Шлегелю и спрошен, не желает ли он стать старостой деревни Красное. Предложение он принял, потому что смолоду мечтал занять руководящую должность, но при советской власти ему подобного не предлагали.