Маленькая негритянка сидела на краю кровати, устремив задумчивый взгляд в окно, где между двумя громадами соседних домов виднелся кусочек голубого неба. Она вдруг осознала, что, хотя Сорд в последнее время все чаще прибегал к ее услугам, ей редко доводилось видеть дневное небо. Гален предпочитал ночь. Девочка приглашающе похлопала ладонью по кровати, и Мартин быстренько устроился рядом, уставившись туда же, куда был устремлен ее взгляд.
Некоторое время спустя половинник покачал головой и осведомился:
— Что делает Жа-Нетт?
— Бьет баклуши, — отозвалась девочка.
— Не понял?
— Так говорил мой папа. Сижу и ничего не делаю.
— Внутри тебе легче? — не отрываясь от окна, спросил Мартин.
— Не думаю, что смогу есть бюргеры скоро, но все будет в порядке.
Мартин неожиданно вскинул руку и указал куда-то в небо длинным, увенчанным черным ногтем пальцем:
— Самолет!
Жа-Нетт улыбнулась, заметив серебристую точку, медленно плывущую между домами. На землю опускались сумерки.
— Летал когда-нибудь?
Мартин отрицательно мотнул головой:
— Но хотелось бы.
— Наверное, Сорд возьмет тебя с собой в полет. Мы с ним летали в Лондон, в Сан-Франциско. И он позволил Мелоди сводить меня в Мир Диснея.
Мартин снова покачал головой:
— Мир Диснея как Первый Мир? Второй Мир? Сумеречный Мир? Мартин не знает.
Жа-Нетт рассмеялась.
— Это как большая детская площадка, — пояснила она. Девочка коснулась кончиками пальцев руки приятеля. — Тебе бы там понравилось. Уверена.
— Мелоди возьмет Мартина?
— Конечно. Ей там тоже нравится. Да и Сорд иногда рад хотя бы на время от нас избавиться. — Маленькая негритянка опустила ноги на пол. — Может, включить телевизор? У нас в запасе еще час, или даже немного больше.
— Схватки? — встрепенулся Мартин.
— Завтра вечером, — ответила Жа-Нетт.
Мартин пожал плечами.
— Ладно, поглядим. — Немного подумав, он добавил. — Галену Сорду стоило бы купить видео. Тогда схватки были бы всегда.
Половинник тоже опустил ноги на пол.
— А в Мире Диснея есть схватки?
— Думаю, да, — кивнула Жа-Нетт. — Это именно то, чем ты занимался у себя там, в анклаве? Смотрел видео и мечтал?
— Иногда. Смотрители не часто позволяли Мартину смотреть видео, поэтому Мартин представлял все внутри себя.
— А эти, смотрители — они что-то вроде родителей, да?
Мартин опустил голову и принялся теребить покрывало:
— Жа-Нетт помнит родителей?
— Да — маму с ее черными глазами. Говоришь, она из клана Марратин? Но я больше ничего о ней не знаю.
— Папа человек?
Жа-Нетт зажмурилась, и перед ее мысленным взором всплыло лицо отца — черная, как ночь, кожа, тонкие усики и та особая улыбка, которая, как она думала, предназначалась ей одной.
— Думаю, он исчез, когда мне было шесть лет.
— А куда он ушел?
Девочка открыла глаза и вновь устремила взгляд куда-то за окно, но услужливая память продолжала рисовать картину: четырехлетняя Жа-Нетт, скрестив ноги, сидит рядом с отцом в машине и играет в куклы, заставляя их двигаться, танцевать и драться, не прикасаясь к ним даже пальцем. Она видела лицо отца, наблюдавшего за ней в этот момент, на котором застыла та особая улыбка, и снова ощутила ту любовь, которую, как ей казалось, наполнял этот взгляд, пока не стала понимать жизнь лучше. Вспомнила те игры, в которых участвовал и он, и в которых ее любимые куклы заменялись игрушками отца: игральными костями. Девочке едва исполнилось пять лет, но она уже умела заставлять кости катиться очень естественно и замирать тогда, когда это было необходимо. Отец называл ее своим маленьким ангелом.
— Жа-Нетт знает, куда ушел папа? — откуда-то издалека донесся голос Мартина.
Вегас — вначале они попали в Вегас. Ее отец с толстой пачкой денег, такого количества ей еще не приходилось видеть. А папа говорил своему ангелу, что вдвоем они сумеют сделать эту пачку еще толще, такой большой, что хватит на поиски мамы. Для шестилетней Жа-Нетт, впервые попавшей в залитый огнями казино город, все окружавшее казалось еще замечательнее, чем Рождество.
Но в казино ее не пустили. По крайнее мере, в те, куда хотел попасть ее отец. Служащие казино никак не могли взять в толк, почему он настаивает на ее присутствии в игорных залах, и предлагали ему отвести девочку в детскую комнату, к мультфильмам и мороженому, что Жа-Нетт очень даже нравилось.
Однако, отгородившись от всего остального мира в кабине их спального фургона, папа объяснил дочке, что она должна находиться рядом с ним, когда он играет в кости, чтобы заставлять их останавливаться тогда, когда это нужно.
Наконец, удалось отыскать подходящее место в Рено, и Жа-Нетт теперь часами сидела за столиком ресторана, устремив свой взгляд туда, где, отчетливо видимый на фоне каких-то деревянных столбов и старого колеса от фургона, в десяти футах от нее, у огромного стола, за которым взрослым было позволено играть в кости, стоял ее отец.
Было очень трудно, находясь так далеко, управлять костями, время от времени теряя их из виду. Однажды она заставила перевернуться кость уже после того, как та остановилась, и это привело взрослых в ярость. Но в основном ей удавалось укладывать кости так, как хотелось ее пане, и каждый раз он бросал на нее сквозь спицы колеса взгляд, наполненный любовью — так ей казалось.
Сидя на постели в Голубятне, ощущая тепло, идущее от тяжелого тела Мартина, Жа-Нетт понимала, что вся эта невинность, с которой она вспоминала своего отца, целиком объяснялась ее тогдашним возрастом. Теперь-то она знала, что особая улыбка отца предназначалась отнюдь не ей, а способности к транслокации, унаследованной Жа-Нетт от матери. Она никогда не была папины маленьким ангелом, а просто средством решения всех отцовских проблем.
Жа-Нетт с силой зажмурилась и вновь отчетливо увидела женщину в платье, едва прикрывавшей ее тело, прижимавшуюся к отцовской руке и безудержно смеющуюся, когда он метал кости, а Жа-Нетт вытворяла с ними то, что хотел ее отец. Она увидела другую, особую, улыбку отца, предназначавшуюся этой женщине, и вдруг отчетливо поняла, что он никогда, никогда в жизни не станет искать маму.
Той ночью, лежа без сна на койке в спальном фургоне, девочка изо всех сил прижимала скомканный край одеяла к лицу, вздрагивая от страха каждый раз, когда рядом тормозил другой фургон или автомобиль, и на оконных стеклах на мгновение появлялся и исчезал отблеск фар. Горькие слезы безмолвно скатывались по ее щекам. Слезы по отцу, оставившему ее в одиночестве этой ночью. Слезы по маме, исчезнувшей во мраке.
Отец вернулся на рассвете, когда небо на востоке окрасилось в пурпурный цвет. Его волосы были взъерошены, он шатался и что-то невнятно бормотал, как всегда, когда допоздна засиживался за игральным столом с другими взрослыми. Он наклонился, чтобы поцеловать своего ангела, и в ноздри Жа-Нетт ударил густой запах духов. Женских духов.
Отбросив одеяло в сторону, девочка крепко обхватила папину шею руками, а затем вдруг почувствовала, как ее подняло в воздух, когда Здоровяк потянул отца за шиворот.
Здоровяки вошли в фургон вслед за папой. Их было двое — высоких, необычайно широкоплечих, а их искаженные яростью лица затем долгие годы будут преследовать Жа-Нетт в ночных кошмарах. Здоровяк швырнул девочку на койку, не обращая внимания на ее слезы. Затем они принялись избивать папу, осыпая его плохими словами, потом один из них разодрал на папе пиджак и выгреб из его кармана все деньги.
Отец упал на койку вслед за дочерью. На его усах запеклась кровь, глаза расширились и наполнились слезами. Он умолял своего маленького ангелочка показать Здоровякам то, что она умела. Он умолял ее подтвердить, что это не только его оплошность.
Девочка была напугана, находясь на грани истерики, но все-таки заставила в себе силы заставить танцевать своих кукол, не дотрагиваясь до них. Впервые в жизни демонстрировала она свое искусство посторонним. Из всего, что было сказано той ночью, Жа-Нетт запомнила только одну фразу, навечно врезавшуюся ей в память — фразу, которую один из Здоровяков сказал другому: