Магазин и вправду изобиловал всем. Ну или почти всем. И вовсе не беда, что каждая вещь была едва ли не в единственном экземпляре. Как те же часы, например.
Познакомился Степан и с хозяйкой. Да и как было не познакомиться? Ведь сия дородная дама занимала как минимум четверть от площади самого помещения. Обрюзгшее, одутловатое лицо, складки жира, ниспадающие на шею, черные как смоль вьющиеся волосы и живые, весьма выразительные, глаза. Дама щеголяла в коротком темно-коричневом платье с натянутым поверх него белым передником — ни дать ни взять школьница на выпускном! У него отчего-то возникло стойкое ощущение, что нижнее белье, выставленное на витрине, принадлежит именно ей. И все-таки, как ни странно, вызывала эта женщина скорее симпатию.
— Тебе чего? — спросила она без обиняков на чистейшем русском.
— Часы. Ну и бритвенный прибор, пожалуй.
— И все? — дама залилась таким раскатистым, громоподобным смехом, что витринные стекла задребезжали, а невзрачный серый зверек, что сидел в подвязанной к потолку клетке, тихонько пискнул, упал на дно и больше не шевелился. Похоже, у бедняги было что-то неладно с сердцем.
Вдоволь насмеявшись, дама выбралась из-за прилавка, приблизилась к изрядно струхнувшему Степану и обошла того со всех сторон.
— Ишь ты, боец. В партизаны небось записался?
— В них.
— И тебе, значится, ничего не надо кроме часов и бритвы? — она опять захихикала.
— Да нет вроде. А что может быть еще надо?
— Ну… оружие например. Сапоги справные, одеяло. Портянки. Вот портки у тебя, — толстая рука схватила Степана за спортивки и дернула так, что тот едва успел их подхватить. — Потеряешь портки то. На первом же кусте и оставишь. А значит что? Пояс надо. Да и вообще — не портки это, а срам один!
Степан хотел было возразить: мол, видали мы, во что партизаны одеваются, но внутренний голос немедленно повелел ему заткнуться. Зачем зря нарываться на лишние неприятности?
А престарелая фрау Сара Арнштейн (если верить магазинной вывеске) меж тем довольно прытко забегала по магазину и перед Степаном мало-помалу стала возникать довольно внушительная куча всякого барахла. Портянки, револьвер, часы (те самые, что он видел на витрине), видавшая виды зубная щетка, пояс с российским имперским орлом на бляхе, бритвенный набор, кофеварка, широкополая соломенная шляпа, мачете с широким лезвием, ножны к нему, ватное двуспальное одеяло, моток лески, упаковка спичек, три рулона туалетной бумаги, котелок (слава Богу, новый), ложка, фарфоровая чашка с отбитою ручкою, средство для снятия лака, пара брюк цвета хаки, две упаковки патронов к револьверу, хромовые сапоги и ковбойская рубашка в клетку. Под конец бойкая старуха хотела еще всучить ему пушистые розовые тапочки с заячьими ушками, но тут уж Степан воспротивился не на шутку.
Примерочной в магазине, естественно, не было. Пришлось одеваться так, краснея под придирчивым взглядом престарелой фрау.
— Ну вот, вылитый партизан!
Степан зыркнул в зеркало и болезненно сморщился. Нет, так дело не пойдет. С тем незнакомцем, что уставился сейчас на него, он решительно не хотел иметь ничего общего: клетчатая рубашка, заправленные в сапоги брюки, с одной стороны — револьвер на поясе, с другой — длинное мачете в потертых ножнах. Наиболее всего его бесила соломенная шляпа, сдвинутая сейчас на затылок. В таком виде он будет выглядеть в глазах Катрин полным кретином.
— Я это… часы возьму. И бритву.
— Точно боец. Сказал — как отрезал! — к немалому удивлению Степана старуха не возмутилась. Даже более того — в глазах ее теперь явственно читалось уважение. — За все про все семнадцать рублей.
— Включая рюкзак?
— Нет уж. Лишний хлам тебе ни к чему.
— А зачем же вы тогда…
— Много будешь знать — скоро состаришься. Проживи вот с мое в военном городке, тогда и сам от скуки волком взвоешь.
— Мдааа…
Степан расплатился и, укоризненно покачав головой, направился к выходу.
— Погоди! — толстуха догнала его уже на улице, вручила увесистый пакет в лощеной бумаге. — Это тебе за моральный ущерб. Компенсация.