— Конкретно: что вы намерены мне предложить?
— Мир, — глаза юной императрицы лучились добродетелью. — Изучив ваше досье я поняла, что это будет для вас наиболее ценным подарком. Договор о мирном сосуществовании двух рас — вы ведь за ним к нам приехали, не так ли?
— Условия?
— Условия просты. Континент мы делим поровну, по справедливости. Все сирти, базирующиеся в данный момент на нашей территории, в течении двух месяцев обязаны будут выйти за ее пределы. Ваши же люди, Степан, которых вы обучили владению огнестрельным оружием, должны быть поголовно истреблены. Это крайняя мера, на которую, к сожалению, мы вынуждены пойти в целях обеспечения безопасности.
Внезапно подал голос сам Отто Вебенбауэр:
— По лицу нашего гостя я вижу, что он отнюдь не в восторге от ваших последних слов, государыня, а посему возьму на себя смелость предложить альтернативу, как мне кажется, более приемлемую: мы и им дадим возможность уйти, если ваши воины дадут слово чести, что никогда не будут пользоваться огнестрельными видами оружия в будущем. Копья, луки — вот исконное оружие сиртей и пусть так будет всегда.
Степан выдержал долгую паузу, обдумывая щедрое предложение фюрера. Континент велик, очень велик. Даже половины его с лихвой хватит для того, чтобы вместить все без исключения племена сиртей и обеспечить на его просторах ту самую кочевую жизнь, которую они привыкли вести с тех незапамятных времен, когда Империи еще не было и в помине.
— Почему я должен вам верить? Где гарантии того, что в будущем Империя не надумает захватить вторую часть континента?
Вебенбауэр с императрицей переглянулись. Похоже, вопрос Степана не на шутку удивил их обоих, чего нельзя было сказать о генсеке Потоцком:
— Ай-яй-яй, стыдно, молодой человек! Попав в новый мир, вы, вместо того чтобы первым делом изучить его историю, сразу же с головой бросаетесь в гущу событий. Выйдите в город, посмотрите вокруг, проанализируйте то, что вы видите. Что по сути своей представляет Советская Империя Рейха, становится ясно уже из ее названия. Социализм, царизм, фашизм…. Не находите, что эти идеологии несколько отличаются друг от друга?
— И что с того? — сейчас Потоцкий не вызывал в нем ни положительных эмоций, ни негатива.
Возможно, виною тому была усталость. То, что по приказу этого розовощекого, потеющего сверх всякой меры здоровяка с багровым родимым пятном на правой щеке расстреляли весь гусарский эскорт и едва не прикончили его самого, — да, это помнилось. Помнилось, но не более. Зато, кажется, он начинал понимать, к чему клонит его собеседник: Империи для того, чтобы существовать в том виде, в котором она находится сейчас, попросту необходим внешний враг. Случись вдруг этому врагу исчезнуть, и она канет в историю вослед за ним, раздираемая целым сонмом внутренних противоречий. Потоцкий был прав, а значит, не нужно никаких обязательств или договоренностей — этот факт и послужит гарантом честности сделки.
Да, дело может выгореть, теперь он не сомневался в этом. Осталась сущая безделица: как поведут себя сирти, согласятся ли на постыдный мирный договор? На данный вопрос ответа у Степана, естественно, не было. И еще одно: Нюра. Ведь именно ради того, чтобы ее вызволить, он и прошел весь этот нелегкий путь: от всеми презираемого дезертира к одному из самых уважаемых лидеров, ведущим за собой многотысячное войско.
— Допустим, я считаю ваше предложение приемлемым. Не обещаю, что сирти примут его, но гарантирую, что приложу все усилия для того, чтобы это произошло. Но… от вас мне нужно получить кое-что прямо сейчас. Пусть это будет актом доброй воли с вашей стороны, первым шагом к будущему плодотворному сотрудничеству двух народов.
— Излагайте. Мы сделаем все возможное для того, чтобы удовлетворить вашу просьбу. Не правда ли, господа?
Похоже, вопрос императрицы Татьяны Романовой был чисто риторическим. По крайней мере ответа на него не последовало. Степан сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул, всеми силами стараясь унять предательскую дрожь в коленях.
— Нюра Махрова, моя жена, осуждена по обвинению в государственной измене.