Недавно Степан поинтересовался у Улуши: откуда столько? На что получил вполне исчерпывающий ответ: пришли на зов. И пусть подавляющая часть их войска огнестрельным оружием не обладает — против такой силищи вряд ли кто устоит. Завтра город Геттинген ляжет в руинах.
— Я так понимаю: не бывать миру?
— Правильно понимаешь, — Степан только сейчас вспомнил о существовании купца, сидящего все это время тихо, как мышка, и всеми силами старающегося привлекать к себе как можно меньше внимания.
— К чему тогда в Петроград ездил на высочайшую аудиенцию? Прогуляться захотелось?
— Ага, по степи на твоей тарантайке, да с ветерком! — и вдруг, посерьезнев, добавил: — Обстоятельства тогда были несколько иные, понимаешь?
— Что-то личное?
— Да, но не в этом дело. На совете предложение императрицы я изложил слово в слово, показал карту с предполагаемыми границами обоих государств, если можно так выразиться. В общем, скажу коротко и ясно: не такой сирти народ, чтобы вот так, запросто отдавать земли своих предков в обмен на что-либо. Менталитет не позволяет.
— Ладно, шут с ним, с менталитетом. Со мной-то что теперь будет? — перейдя к вопросу о собственной судьбе, Анатолий Ефремович втайне надеялся, что Степан отпустит его прямо сейчас.
Дескать: иди, друг мой ситный, на все четыре стороны, да помни мою доброту. И он пошел бы, ух как пошел! Даром, что сейчас ночь и зверья хищного полным-полно, но что значит какое-то там зверье по сравнению с бесчисленными полчищами дикарей, один лишь взгляд на которых не то что вгоняет в дрожь, а парализовывает разум, заставляя члены быть ватными, а чресла превращая в холодный студень!
— Завтра с нами на город пойдешь. Держаться все время подле меня будешь, чтобы случаем не зашиб никто. Сразу после боя отпущу.
— А до боя никак нельзя?
Улуша не выдержала и прыснула в кулак. Русскую речь она понимала уже неплохо и трусоватый купец изрядно ее позабавил.
— Клянусь, я никому ничего не скажу!
— Никак! — Степан сказал, как отрезал.
— А я бы его отпустила, он смешной! — повернувшись к ним лицом, Улуша показала в улыбке свои беломраморные зубы.
В темноте ее желтые глаза светились, а отображавшиеся в них отблески костра добавляли в облик девушки нечто пикантно-потустороннее.
— Свят-свят-свят-свят-свят!!! Изыди, сатана, избави Господи, от лукавого и чад его, яви мне, Господи, благолепие свое, упаси и помилуууй! — Анатолий Ефремович вновь взялся за свое, невольно заставляя Улушу со Степаном разразиться взрывами неудержимого хохота.
Этой ночью никто из них так и не смог уснуть. Анатолий Ефремович то оплакивал свои разбившиеся вдребезги надежды, то проклинал чертовку-судьбу, благодаря козням которой ему суждено будет поутру принять пусть и пассивное, но все-таки участие в будущей сече. Степан же с Улушей просто лежали, тесно прижавшись друг к другу, и молча смотрели на звездное небо.
Ночь эта была особенной, не такой как другие. Казалось, что все вокруг замерло, погрузилось в какое-то подобие летаргического сна. Безветрие. Тягучий, словно патока, воздух. И тишина. Ни вскрика ночной птицы, ни писка грызуна, ни грозного рыка вышедшего на охоту хищного зверя. Природа словно ждала чего-то, какого-то грандиозного события, способного с ног на голову перевернуть всю историю этого мира.
Едва задребезжил рассвет, воинство сиртей пришло в движение. Сейчас им предстояло сделать небольшой марш-бросок к стенам города. Задумка была такова: примерно шестая часть воинов, возглавляемая одним из новых старост, имитирует крупномасштабное наступление с юга. Основные же силы скрываются до поры до времени в небольшом лесном массиве на западе и ждут, пока Степан заложит заряд под наименее охраняемым участком городской стены.
В принципе, ничего невозможного в поставленной перед ним задаче не было — под прикрытием Улушиной мары он легко мог сделать это в любое время дня и ночи. Потому и шел на дело с легким сердцем, подбадривая плетущегося на негнущихся ногах купца, да перебрасываясь шуточками то с неунывающим Гриней, то с Варварой.