Птиц больше не было видно. В холодном воздухе висела огромная, противоестественная тишина. Казалось, что мир просто кончился, и это все — то, что осталось после конца мира. Когда-то где-то я читала, что только в горах можно по-настоящему понять величие и древность мира, и сейчас я думала: может быть, это правда.
Осторожно я подняла руку дарсая, лежавшую на моем плече, выскользнула из-под нее, стараясь не потревожить Ворона. Такой был простор вокруг, от горизонта до горизонта тянулась только ровная каменная поверхность, и по небу плыли неспешные облака. Я оглядывалась вокруг с чувством чистоты и удовольствия, этот, в общем-то, унылый и безжизненный пейзаж, казалось, освежал мою душу. И тихо я сказала:
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня.
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня.
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.23
— Немного зноя не помешало бы, — промурлыкал позади меня голос дарсая.
Его рука обвила мою талию, и он притянул меня к себе.
— С чего ты вдруг стала читать стихи? — сказал он, наклоняясь к моему уху.
— О, — отозвалась я, немного смущенная, — эти стихи высыпаются из меня, как из дырявой корзины. Не обращай внимания. Как ты?
Я обернулась, заглядывая в его лицо.
— А ты? — сказал он, проводя рукой по моим волосам, — Тебе надо причесаться, златовласка. Есть у тебя гребень?
— Есть, ну, и что? Говори тише, а то разбудишь его.
Веклинг все еще спал. Он лежал, повернувшись на бок, и слегка согнув ноги в коленях. Дарсай покосился на него и усмехнулся. Взяв меня за руки, он заставил меня сесть, и сам сел сзади и стал распутывать шнурок, которым была завязана моя коса.
— Эй, — сказала я, — что ты делаешь?
— Давай сюда свой гребень.
— Ты причесать меня хочешь? Ты, что, с ума сошел?
— Давай-давай, — сказал его мягкий голос, а руки расплетали мою косу.
Мне стало смешно. Нагнувшись, я достала из кармана на поясе маленькую костяную расческу и через плечо протянула дарсаю. Пальцы в заношенной мягкой перчатке взяли расческу из моей руки.
Он расчесывал мои волосы, а я сидела, не шевелясь, и чувствовала себя кошкой, которой гладят спинку. Боги, до какой глупости могут дойти влюбленные, а ведь оба — стратеги. Запасы этих глупостей поистине неистощимы. Правда, мои волосы всегда привлекали мужчин, реакция дарсая вовсе не была для меня неожиданностью.
— Эй, что вы делаете? — раздался вдруг голос веклинга.
Я засмеялась, пригибая голову и закрывая глаза. Дарсай обнял меня и засмеялся вместе со мной.
— Чем вы занимаетесь? — продолжал удивляться веклинг, приглаживая растрепанные волосы обоими руками.
— Ну, все, — сказал дарсай, — заплетать тебе придется самой, я не умею.
— Это не сложно. Я тебя научу. Эй, давай-давай, не убегай.
Он поднялся было на ноги, но снова сел, услышав мои слова. Собрав мои распушившиеся волосы в хвост, он зажал их рукой и дернул назад, к себе, и прошептал мне в ухо:
— Будешь, надо мной смеяться, я тебе все волосы выдеру, — и еще раз дернул мои волосы.
— Ой, дай мои волосы, — сказала я с досадой, — Я сама заплету.
— Нет уж, — сказал дарсай, — теперь терпи. Так что мне делать?
— Раздели на три пряди и переплетай. Чтобы каждая прядь участвовала, по очереди. Нечего сложного. Я всегда могу заплести заново, если у тебя не выйдет.
— Что ты сказала?
— Эй, хватит! — закричала я, — Хочешь меня лысой оставить, что ли?
— Ладно. Ладно. Успокойся.
Веклинг, еле заметно улыбаясь, смотрел на нас.
— Sobone er? (Завидуешь?) — негромко сказал ему дарсай.
Веклинг улыбнулся шире, поежился, подтянул колени к груди и обнял их. Я смотрела на него, он смотрел на меня. Видно было, что он доволен, глаза его смеялись. Я улыбнулась ему и скорчила беспомощную мину, показывая, что деваться мне некуда.
— Где эта чертова веревочка? — сказал дарсай за моей спиной.
— Ты, что, потерял ее?.. — начала я, оборачиваясь.
— Все, нашел, — сказал он недовольно, — Сиди спокойно, я тебе все волосы так оторву.
Он что-то делал за моей спиной, и потом я почувствовала, как он отодвинулся от меня, и услышала, как он сказал:
— Все.
Я обернулась к нему. Дарсай улыбался, глядя на меня, но в улыбке его была изрядная доля ехидства. Я потрогала косу, перекинула ее через плечо и посмотрела на нее.
— Ты врал, что не умеешь, — сказала я.
— Ты так думаешь?
Вместо ответа я поднялась на ноги и плотнее запахнула плащ.
— Ну, что? — сказала я, — Пойдем дальше, или нет? Долго вы собираетесь сидеть?
— Ты торопишься? — сказал веклинг с опущенной головой, не глядя на меня (он расстегивал пояс, и пряжки у него зацепились одна за другую).
— Нет, — сказала я.
Внезапная грусть напала на меня. Далеко впереди и далеко позади не было ничего, одна сплошная равнина, я даже не могла понять, откуда мы пришли. В холодном сероватом свете полетели редкие снежинки. Чистый бесконечный простор окружал нас, и казалось, что отсюда нет выхода, нет путей, что во всем мире только это и осталось.
— И куда мы пойдем? — сорвалось с моих уст.
— За твоей судьбой, детка, — сказал дарсай, поднимаясь на ноги.
— Не говори так! — крикнула я вдруг.
Веклинг поднял голову и посмотрел на меня. Прекрасное его, усталое лицо выразило удивление. Я отвела глаза. Дарсай усмехался изуродованными губами, глядя на меня.
— Разве ты не чувствуешь этого, kadre espero? Разве ты не чувствуешь, — сказал он, — что твоя судьба близка, что с каждым шагом мы приближаемся к ней?..
Все это стало напоминать мне дурной сон. Таким странным был этот разговор, такой странной была уверенность дарсая. О, боже мой, свяжись со старшими Воронами, и рано или поздно ты окажешься в паутине дурных чудес и предзнаменований! Чего еще ждать от общения с теми, кто одной ногой уже стоит в других мирах?
— Моя судьба не здесь, и ты знаешь это, Karge Ramiro, Darsae. Ты это знаешь! Хватит морочить мне голову, Karge Ramiro! Ты — ты! — хочешь найти эту крепость, а вовсе не я! Ты знаешь, что я слышу ее зов, и пускаешь меня по следу, как собаку. Хочешь запутать меня, смутить мой разум?..
— Tzal, esdre! — сказал дарсай резко.
Я послушно заткнулась. Дарсай слегка наклонил голову, словно признавая мою правоту. Я смотрела на него и молчала. Я и сама знала, что права, но радости мне это не приносило. О, как мне надоела эта Кукушкина крепость! Я еще не видела ее, но я уже ее ненавидела, я уже устала от нее. До каких пор она будет портить мне жизнь, эта чертова крепость?! Вздрагивая, усталыми, растерянными глазами я смотрела на дарсая и молчала. Я чувствовала себя, как лань перед охотником: как бы ни была я быстра, мне не убежать от него, ибо он обладает особым могуществом и охотничьим ружьем. Дарсай еле заметно улыбнулся — моим мыслям, наверное. Отвернувшись от меня, он прошелся взад и вперед, опустив голову, и вдруг остановился передо мной и посмотрел на меня.
— Да, эта крепость нужна мне, — сказал он, — Но я вижу дальше, чем ты, тцаль. И я вижу, я знаю, что эта крепость — твоя судьба…
— Нет!
— Ты, — продолжал дарсай, — проживешь там всю жизнь и там умрешь…
— Нет! Я — Охотник, Karge, вот чего не изменишь! То, что ты видишь и знаешь, — ложь!
— Ты думаешь, я лгу? — сказал он, еще на шаг приближаясь ко мне.
Его глаза встретились с моими глазами.
— Так я лгу, по-твоему?
"Ты ошибаешься", — хотела сказать я, но это было еще глупее, чем предположение, что он лжет. Он не лгал мне, и он не мог ошибаться, это я пряталась от правды, не в силах принять ее. Я отвела взгляд и опустила голову. Я не показала бы своей слабости перед Вороном, перед другим Вороном, но он знал меня, он целовал меня, и он меня — все-таки — любил. Я опустила голову, и тут же его руки взяли меня за плечи, он притянул меня к себе, и я оказалась в его объятиях. Я закрыла глаза и всхлипнула.