Медленно переступая с пятки на носок (мне нравилось так ходить), я переходила от одного гобелена к другому и подолгу стояла перед ними, заложив руки за спину и вглядываясь в выцветшие изображения. Здесь были вытканы битвы с нильфами; свадебные церемонии, где каждая невеста казалась призраком — бледное лицо, серые одежды. Здесь были вытканы властительницы, в тронном зале принимающие просителей. Я переходила от одного гобелена к другому: тут на троне сидела худенькая девочка, на другом гобелене — седая старуха, на третьем — молодая женщина.
Чем дальше, тем разнообразнее становились сюжеты. Вот, например, серо-голубой единорог, встающий на дыбы в темном, корявом чародейском лесу. Единорог был такая прелесть, лучше даже, чем изящные тонконогие каргские скакуны. Другой единорог бродил по лесной поляне, залитой солнечным светом, опустив изящную маленькую голову. Не знаю, какому ткачу пригрезились они, эти маленькие лошадки с витым рогом во лбу, но и я бы не отказалась от таких грез, а еще лучше поймать такого, и ни один Ворон не уйдет от тебя, скачет такая лошадка, наверняка, как вихрь, каргским скакунам с ней не тягаться.
На другом гобелене был праздник, наверное, в княжеском поместье. Женщины в роскошных платьях гуляли с зонтиками по саду, а над ними был фейерверк. Я перешла к следующему гобелену и остановилась, удивленная. Посреди пустыни стояла обнаженная женщина. Стояла она спиной к зрителю, видно было только, что она худая и смуглая. Длинные черные волосы развевались на ветру. Ничего подобного я здесь увидеть не ожидала: мы были в маленькой комнате, где стояло несколько детских кроваток. Может быть, это была какая-то историческая личность, кто знает, но в детской — или что там это было? — по-моему, не место для таких изображений.
Веклинг копался в сундуке. Следующий гобелен был полуоторван и свисал грязной тряпкой. Я расправила его, одной рукой придерживая оторванный край. Здесь тоже была пустыня, и мужчина со светлыми волосами сидел верхом, а под копытами его коня лежала женщина в зеленом платье. Длинные ее волосы разметались по песку. Со смуглого узкого лица смотрели алые вороньи глаза.
— Иди сюда! — крикнула я. Я, если честно, просто испугалась.
Веклинг оставил в покое сундук и подошел ко мне. Остановившись у меня за спиной, он присвистнул.
— Lee Karge, — сказал он.
— Да, — сказала я, — И северянин. Посреди глубокой пустыни. Что бы это значило, как ты думаешь? Разве вы воевали на своей территории?
— Нет, — сказала он, — Может, это Охотник?
— В камзоле? — сказала я.
— Ну, мало ли…
— Это дворянин, — пробормотала я, — Точно дворянин. Посмотри, какая сбруя богатая. И камзол с шитьем.
— Смотри, вон еще.
— Где?
— Вон, за колонной.
Я обошла стол и зашла за резную колонну. В Кукушкиной крепости, кстати сказать, колонны вырастали в самых неожиданных местах, где им совершенно нечего было делать. Можно подумать, какой-то резчик тренировался по всей крепости перед тем, как пойти и сотворить тот лес в тронном зале.
Эта колонна, зачем-то загораживающая угол комнаты, изображала из себя куст с гнездом. Проходя мимо, я заглянула в гнездо — там лежало два яйца. И ветка. Кто бы ни был этот сумасшедший резчик, он был просто колдун: в сумерках его колонны становились почти совсем живыми, и даже при свете дня не было ничего более настоящего, чем этого гнездо. И этот куст. И эта ветка. Нравилась мне моя крепость, временами очень нравилась…
Веклинг следовал за мной по пятам и наткнулся на меня, когда я резко остановилась. Все мысли о колоннах и ветках вылетели у меня из головы — как ветром сдуло. На этом гобелене с невероятным мастерством (тот, кто ткал гобелены для крепости, тоже был большой мастер, что и говорить) выткан был столб. Столб стоял посреди пустыни, и к нему был привязан голый мужчина. Без головы. Голова его лежала рядом, и открытые глаза были алые. Просто алые, и все.
Некоторое время мы молчали.
— Ты думаешь, это Ворон? — сказала я тихо.
— А знаешь, я думал, это детская…
— Я тоже…
— Там в сундуках детские вещи… — продолжал веклинг, — И где только научились таким вещам? — прибавил он угрюмо, — У нильфов, что ли?
— Смотри, вон еще…
— Даже смотреть не хочу, — пробормотал он.
Не обратив внимания на его слова, я пошла к следующему гобелену. И веклинг пошел-таки за мной. Когда он остановился у меня за спиной и положил руки мне на плечи, я сказала:
— Ты же не хотел смотреть.
Веклинг промолчал. Это был последний гобелен из «вороньей», так сказать, тематики. На нем изображено было строение из зеленоватого камня с темной дырой входа. Строение окружал низкий каменный заборчик. Вокруг был светловолосые всадники с оружием в руках. На песке лежала женщина с копьем в груди. Возле заборчика мужчина в красном камзоле связывал пленных…
— Я знаю, что это, — вдруг сказал веклинг, сжимая мое плечо, — Это Rauno uro a gorste, утраченное святилище. Точно!
— Утраченное?
— Кое-кто считает, что оно вообще никогда не существовало. Это что-то вроде легенды…. Но я однажды бывал в этом месте, это в глубокой пустыне, к востоку от Эрадийских останцев. Rauno uro было разрушено, там жила секта, поклонявшаяся Черной луне…
— Но ведь здесь Karge, а не горсты, — сказала я. О культе Черной луны мне приходилось слышать, не зря же я держала в своей команде троих горстов, я немало наслушалась от них рассказов про Черную луну и Черную воду, про тайны женщин-летучих мышей, про святилища, где женщины любят женщин, отвергая мужчин, и много еще всякого, что только может породить бурная фантазия кочевников.
— Это не Karge, тцаль, не Lee Karge, это gorste Atavio.
— Кто? — удивилась я.
— Ну, я не знаю, как по-вашему сказать.
Я отвернулась от гобелена и присела на спинку маленькой каменной кроватки. Веклинг стоял, по обыкновению заложив большие пальцы за пояс, и слегка улыбался.
— Фу, от сердца отлегло, — сказал он, — Я, и правда, думал, что это Karge.
— Так кто же это?
— Горсты.
— С красными глазами? Что, объевшиеся поганок?
— У тебя в команде было три горста, ты, что, никогда не слышала о gorste Atavio?
— Может, я и слышала, но я не понимаю, когда ты их так называешь. Про Черную-то луну я слышала…. Но зато я не знала, что горсты жили в глубокой пустыне.
— Да нет, — сказал веклинг, присаживаясь рядом со мной, — Да подвинься ты, — я послушно подвинулась, — Да нет, они не жили там, то есть горсты там не жили, там жили gorste Atavio, эти женщины, они были вроде… ну, как это называется, тцаль?
— Священнослужителей?
— Ну, да, что-то вроде. Совершали обряды и все такое.
— Почему у них глаза такие? Я никогда не видела Lee Karge, но ведь даже ты спутал. Правда, это не нарисовано, а выткано. Хотя качество поразительное, согласись.
— Это точно, — пробормотал он, — Я был как-то в святилище Черной луны, в действующем, на вашем берегу. По молодости, знаешь, — добавил он, криво усмехнувшись, — Глаза у них красные, но не такие, как у нас. У них зрачок виден, и радужка видна. У них, знаешь, будто пленка надето на глаз, на человеческий глаз просто будто что-то надето сверху.
— Может, так и есть, — сказала я.
— Ну, может…. А то мне как-то не по себе стало.
— Да, — сказала я, поднимая голову и прислушиваясь к шагам, которые я слышала не физическим, а внутренним слухом, — Я тоже.
На завтрак у нас были три птицы, немного похожие на чаек. Дарсай умудрился сбить их камнями — у меня бы так точно не вышло. После горячей еды всех потянуло ко сну; мы сидели в какой-то комнате на полу вокруг сундука и, вывалив все на пол, вяло перебирали вещи, у которых не осталось хозяев. О гобеленах мы дарсаю ничего не сказали. Честно говоря, после еды я совсем забыла об этом.
Мы сидели и перебирали эти вещи. Детские книжки с пожелтевшими картинками, фотографии в рамках, серые туфли без каблуков, серый плащ с оторвавшейся пряжкой. Из-под груды смятых пожелтевших листов я вытащила сэнтан. Я повертела его в руках, взяла аккорд.
— Ты умеешь играть на этой штуке? — спросил веклинг.