И я знала — ведь во снах всегда все знаешь — за чьей.
Лорель и ее Ворон.
А ведь если подумать, они странной были парой. Не оттого, что он был нелюдем, а она человеком. Нет, просто они заведомо были очень разными. Врачевательница, она ориентирована была на внешний мир. У человека жн, управляющего целой крепостью, тем более не остается потребности даже думать о нематериальном. И как же она жила с Вороном?
Как он жил с ней?
Провидец, он наверняка читал ее, словно раскрытую книгу, — и что он видел?
Или просто любви все равно? Ведь он любил ее. Боги, она умерла столетия назад, и все это время он помнил ее — и умер с ее именем. И он поддержавал ее, пока она была жива, поддерживал во всем, хотя вряд ли его самого хоть немного волновали проблемы Птичьей обороны.
Свет в комнате погас, Лорель исчезла.
Ворон отошел к окну. Я видела, как отражается в стекле его покрытое болезнеными пятнами лицо.
А потом вдруг оказалось, что он глядит мне прямо в глаза.
— Нехорошо подсматривать, Эсса.
"Я ведь не специально". - подумала я в доверчивом изумлении.
— Нехорошо подсматривать за чужими грезами.
Я просыпалась. Я слышала уже всхрапывание лошадей, журчание ручья, шелест ветра в ночной листве. Еще миг, и мое мучительное видение исчезло бы без следа.
Но Ворон протянул руку и коснулся моей щеки.
И оно было так реально — это прикосновение!
— Не плачь, Эсса….
Я удивилась и поняла, что действительно плачу, я чувствовала, как прохладные капли катятся из глаз. Я спала, но плакала — наяву.
— Нет причин для слез, — сказал мне глубокий его голос, — Я знаю, о чем ты горюешь. Ты боишься, что судьба поймала тебя. Не возражай мне. Поверь, судьбе не получить таких, как мы. Моя Лорель была пленницей судьбы, это правда. Но ты, Эсса, судьбе никогда не достанешься, пусть даже выглядеть все будет именно так. Ты вернешься в свою крепость. Ты возглавишь Птичью оборону и спасешь северные земли, как это сделала она. Для Лорель в этом и заключался смысл жизни, а для тебя, Эсса?
Он будто ждал ответа, и я подумала: "Нет. Моя жизнь всегда будет в другом".
— Судьбе не поймать нас. Ни Вороны, и Охотники не в ее власти. Она порой радуется, думает, что заставила нас жить по ее указке. Но все это лишь внешнее. В душе мы свободны.
А сам — касался меня, прижимался лицом к моему лицу, мял плечи мои словно из металла выкованными пальцами….
Боги, боги! Что со мною? Его голос, его кожа, сухая и теплая, его мягкие, словно пух, волосы — а ведь обычно волосы у каргов жесткие. Все это было слишком реально, чтобы оказаться обычным сном.
Чью же грезу я вижу — занда или свою? Он ли тоскует о своей Лорель, или это я тоскую — неизвестно о чем?
Странное, исподволь подтачивающее душу чувство — так вода точит прибрежные скалы — мучило меня. Мне чудилось: я обрела то, что искала всю жизнь, и тотчас потеряла. А ведь я и не понимала до сих пор, что чего-то мне не хватает.
Оказалось, не хватает. Чего — возможности на кого-то опереться? Осознания, что мой избранник несоизмеримо выше меня во всем? Его превосходства?
А мне-то всегда казалось, что я хочу быть с партнером на равных. "Плохо казалось", — как говорил мой покойный муж. Плохо себя знаю, а ведь странствие по дорогам духа начинается с лабиринта собственной души. Звучит красиво, а на деле — тяжело и больно распутывать клубок собственного «я».
Одно хорошо — моих плохоньких возможностей хватает все же на такие грезы.
И греза моя размышляет о судьбе.
"А ведь Вороны до сих ищут твое пророчество, стремясь подчиниться судьбе".
— Не мое.
Что?
— Не мое пророчество.
Я растерялась. Что же они ищут? Ведь ищут же!
— Себя. Себя, Эсса. Все мы ищем только одного…. Что до пророчества, то я никогда не был любителем записывать свои бредовые видения. Даже моей жизни не хватило бы на то, чтобы записать всю эту чушь.
Я услышала, как он смеется — издалека, словно сквозь вату.
— Однажды ко мне пришел молодой Ворон, — продолжал он, — Ему долго снился один и тот же сон. Он видел приоткрытую дверь, освещенную солнцем лестницу и высокие окна, за которыми были горы без конца и края. Он пришел ко мне и спросил, есть ли мир, состоящий из одних только гор?…
По мою душу пришла очередная тайна. Ее прикосновение было словно цветочный лепесток — прохладное, нежное, бархатистое. Я давно этой тайны домогалась, а теперь она вдруг стала мне безразлична.
Впрочем, этот лепесток уже упал в мои ладони, значит, будет время рассмотреть его и даже аромат различить.
Сейчас ни одна тайна в мире не интересовала меня, вот что.
— Он искал твою крепость, Эсса. Эти сны слишком разжигали его любопытство.
Любопытство! Я стиснула зубы. А впрочем — Вороны из одного только любопытства и состоят.
Да и Охотники…. А я сама?
— Его поиски, твои поиски — это было всего лишь возможностью….
"Возможностью — чего?".
— Написать книгу Занда.
"Нет!" — подумала я в веселом изумлении. Нет! Только не это!
И тут я услышала женский голос, звавший какого-то Ильда.
Ворон обернулся, будто это имя могло принадлежать ему. И пошел прочь от окна…
От меня.
Я проснулась со слезами на глазах. Все вокруг спали. Тихая была ночь, безлунная. Я встала, осторожно пробралась между спящими и, спустившись с осыпающегося глинистого обрыва, вышла к ручью. Там, под защитой прибрежных кустов, я разревелась. Его руки, его лицо, его дыхание!
Этого больше нет, это все осталось только наваждением!
Журчала вода по кмням. Ветер путался в темной, почти невидимой листве.
Мы часто повторяем, что смерти нет. И лишь тогда я поняла, как дело обстоит в действительности. Не раньше, когда я потеряла своего тцаля, а именно тогда я поняла, что смерть есть. Она есть для тех, кто остается жить.
Умерший продолжает идти своей дорогой, для него смерть — это всего лишь продолжение пути. А вот оставшиеся теряют его навсегда. Вот что такое смерть — на самом-то деле.
Умерших не вернуть, не дотронуться до истаявшего в прах тела, не вдохнуть дыхания из мертвых уст. На смерти все кончается.
А нам… что делать нам?
Я плакала и зажимала рот руками.
Ужасно глупо, но я не могла унять рыданий. Без горечи, без жалобы, абсолютно на пустом месте я плакала и не могла успокоиться.
Впрочем, каждый из умерших имеет право быть оплаканным. Тем более тот, кого Лорель Дарринг звала Ильдом.
Ах, это имя!
Оно в один миг выдало мне самую главную тайну их семейной жизни: Лорель не знала, кто он такой. Он солгал ей. Она считала его человеком.
Конечно, ей в любом случае пришлось его как-то называть, ведь они жили среди людей. Но «Ильд» — для северян такое же бессмысленное сочетание звуков, как и мое «Эсса» для южан. Эсса, Ольса, Ольга — это все чисто северное, южнее графства Орд такую белиберду за имена не считают.
А вот Ильд — это горстское имя, даже в Южном Уделе оно почти не встречается. Если бы они искали ему имя только для того, чтобы успокоить окружающих, выбрали бы что-то более обыденное. Да из-за одного только имени в нем могли подозревать нильфьего шпиона!
Наверное, оно просто спросила, как его зовут. Что ему было сказать, что он знал о Севере — да и вообще о людях? Он ляпнул первое, что пришло ему в голову. С горстами-то он худо-бедно сталкивался, как и любой из Воронов.
Утрело. Темнота теряла свою серьезность, становилась прозрачной. Сделались видны уже кусты на том берегу ручья.
Я, наконец, успокоилась. Поплескала в лицо ледяной водой. Чувствовала я себя полностью опустошенной.
Впрочем, так всегда бывает после долгих слез. Поплакала я от души, что и говорить.
Из-за кустов вывалился кейст. Сырая галька зашуршала под его ногами.
— Ты чего здесь сидишь?
— Не спалось.
Я поднялась, отряхнула колени.