Меня словно ждали.
Предо мной распахнулась высокая, тяжелая дверь и вечно строгий (а по мне так просто хмурый) дворецкий при виде меня радостно, и вроде бы даже искренне, улыбнулся.
— Слава Небу, несси Амадина, вы здесь. — С облегчением проговорил Мортимер, отступая и пропуская меня в богато украшенный холл. — Её Сиятельству с утра не здоровится, но говорить об этом Его Сиятельству она запретила строго на строго, — пожалился мне дворецкий, принимая мой плащ. Поднимаясь в личные покои герцогини, я догадывалась что увижу, и всё же болезненная гримаса на раскрасневшемся, покрытом бисеринками пота, лице подруги стала для меня неприятным сюрпризом.
— Упрямица, — смочив прохладной водой компресс, я плюхнула его на лоб герцогине, что мучилась родовыми схватками, — отчего не хочешь, чтобы Айзек знал?
— Расскажешь ему, — сморщилась от потуги Клери, и на выдохе продолжила, — и ты мне больше не подруга. — Я потерла ладони друг о друга и поместила их на огромный живот подруги. Через пару минут боль отступила, и герцогиня смогла объяснить свой выбор. — В прошлый раз, он так переживал, что довел лекаря, прислугу, а самое главное меня до белого каления. Наверное, есть мужья, которые помогают своим женам в этот тяжелый период, да вот Айзек не из них. Предпочитаю обрадовать его добрыми новостями, а не слышать, как он кошмарит лекаря, посмевшего прикрикнуть на меня. Ты же меня не выдашь?
— Нет. А еще я тебе помогу…
Спустя шесть не самых простых часов в моей жизни, (хотя, признаться, бывало и сложнее) на свет появились близнецы. Мальчик и девочка. Следующее поколение Хантингтонов. И Клер, и малыши чувствовали себя прекрасно, а вот я истощенная и оглохшая, в изнеможении откинулась на кресле, мысленно зарекаясь рожать в ближайшей пятилетке.
А уж после появления уставшего и внезапно осчастливленного многодетного папаши (резко обалдевшего от навалившейся на него радости), я посчитала за благо побыстрее покинуть сиятельное общество, слегка завидуя той безусловной нежности и всепоглощающей любви, меж супругами, что можно было практически пощупать.
Я вернулась пешком.
Мне нужно было проветриться и подумать. Я догадывалась о чем именно со мной хочет поговорить Александр, но что ответить ему так и не решила. Тогда, будучи наивной, доверчивой девушкой, я мечтала составить счастье Рэйдену Тхарну, приумножить честь семьи, быть достойной супругой, дочерью и матерью…матерью…
Я никогда не смогу родить ребенка.
Об этом мне поведала ведунья в рыбацкой деревеньке, вытащившая меня с того света. Мои раны практически полностью лишили меня шанса подарить жизнь. То, что является основополагающей движущей силой этой вселенной стало мне недоступно восемь лет назад, а еще мне пришлось бежать, не закончив лечение, это-то и лишило меня даже миллионной части шанса.
У герцога не может не быть наследников. Тем более у того, кто просто обязан передать свои силу, способности и знания будущим поколениям. А я не смогу промолчать. Не смогу утаить.
Потому, когда я присоединилась к Рейджу за ужином, для себя уже всё решила. И хотя сердце моё сжималось от тоски, грозя разбиться на сотни ледяных осколков, менять намеренье не собиралась, а от того изо всех сил улыбалась, натягивая грозящие треснуть от натуги щеки.
— Ты же знаешь, что я хочу спросить, Амадина, — проговорил, протягивая мне руку и усаживаясь рядом на низкий, обитый парчой диванчик, Алекс, — ты же станешь моей. — Не спрашивал, утверждал он.
— Я и так твоя.
Он улыбнулся, гримасничая, болезненно.
— Будь моей, будь моей всегда? — он грациозно опустился на одно колено и достал серебристый кружок посыпанный берильевой крошкой. — Я люблю тебя, Дина.
— И я люблю, — ответила я, и зажмурившись продолжила, — но супругой твоей не стану. — Тихо, но решительно произнесла я, осторожно вытащила пальцы и ушла, притворив за собой дверь.
*Немизида — карающая богиня возмездия.
Глава 12
Покидая герцогскую гостиную, я наверняка знала, куда пойду.
Да и по большому счету, особо перебирать варианты было не из чего, явиться без приглашения к подруге (и Клер, и Роми приняли бы меня с распростертыми объятиями) или отправиться в разбитую лавку старухи-травницы в Тальвеге?
Экипаж остановился недалеко от перекрестка. Я расплатилась с укутанным по самые брови в теплый макинтош возницей и не торопясь, придерживаясь тёмной, едва освещенной луминос камнями, стороны улицы побрела к лавке.
Квартал, что в любое время дня и ночи жил насыщенной жизнью, многолюдной и бурлящей, сейчас был практически пуст, а обитатели лабиринтов узких улочек и тёмных переулков словно вымерли. Редкие прохожие вызывали скорее недоумение и тревогу, граничащую с паникой, и я ускорила шаг.
Дверь, как и витрины, вопреки моим ожиданиям, были целехоньки. Даже красно-золотые, местами потертые от времени буквы с названием были на месте, бледно мерцая в искусственном освещении. Я вынула из кармана ключ, провернула его трижды в замке и привычно отступила. С протяжным скрипом дверь отворилась, являя моему взору темное нутро магазинчика.
Сдвинув на несколько сантиметров одну из кадок с пожухлой травой, я достала камушек. Самый обычный. И бросила его в затянутый прозрачным пузырем защитной магии дверной проем. Пленка беззвучно схлопнулась, в очаге ярко вспыхнуло пламя, а ряд расставленных вдоль прилавков свечей нехотя зажглись, освещая небольшую, заставленную склянками с декоктами и отварами витрину.
Я не рассчитывала найти лавку в том же виде так внезапно покидая Тальвег и теперь была приятно удивлена — кто-то позаботился о сохранности моего дома пока меня не было.
Кто-то…
Теперь даже в своих мыслях я буду избегать его имя.
Глаза предательски защипало, и я часто заморгала, стараясь дышать глубоко, и все же от приближающейся истерики меня это не спасло. Нервы, до предела натянутые тетивой боевого лука, лопнули, и упав на колени, я закрыла лицо руками и зарыдала в голос.
Я не помню, как долго я плакала, сжимая кулаки, царапая обломанными до крови ногтями доски пола. От слез щипало глаза, от криков болело горло…Словно со стороны за агонией наблюдала трезвая и рассудительная «я», удивляющаяся глупой, неуместной истерике, странной, никчемной слабости. И в то же время сердце, с трудом проталкивающее отравленную сожалением кровь, казалось, выскочит из груди, оставив зияющую, истекающую сожалением и горчащую скорбью, рану.
Лобастая башка уперлась мне в щеку. Изумруды глаз с тонкой нитью черных зрачков преданно заглядывали мне в лицо, требуя внимания. Я почесала мягкую, словно гагачий пух шерстку и снова всхлипнула. Меня снова боднули, привлекая внимание. Хриплое, надорванное «мэу» оглушило, разрезая внезапно образовавшуюся тишину, толстый, пушистый хвост, отбивал нетерпеливый ритм…
Ослепляющая боль капля за каплей уходила, истончалась, словно льдинка под жарким летним солнцем.
Я с трудом встала, сгибаясь под тяжестью собственных решений. Острые иглы больно кололи затекшее от неудобной позы тело. На негнущихся ногах я отправилась спать, как там было в старой сказке — лучший совет можно найти под подушкой?
Пойду — поищу.
Что-то было не так.
Ощущение неправильности происходящего, смутная тревога, перерастающая в беспокойство, а затем и в панику заставила меня резко сесть на кровати. Лихорадочный пульс стучал тревожным набатом в ушах — в лавке находился посторонний.
Я спустила ноги с кровати и тут же трусливо вскрикнула. На домотканом полотне прикроватного коврика лежало с дюжину придушенных грызунов. Лысый, розовый хвост одной из жертв судорожно подергивался, подтверждая мои догадки о том, что венчающая кучку крыса была последней из льстивого подношения Кота.
Рядом, с видом победителя (ну кто бы еще спорил) восседал главный виновник, чуткие уши подрагивали в ожидании похвалы:
— Спасибо, Кот, — не заставила себя ждать благодарность. — Ты настоящий друг.
— А я? — ввалившись без стука в дверь спросил Его Высочество. — Я настоящий?