— Натэлла, можно к вам?
Это доктор Жданова. Я сажусь на кровать.
— Да, доктор… Что, опять меня на какие-нибудь обследования?
— Нет, — отвечает она. — Думаю, завтра вы можете вернуться домой.
Я говорю:
— Доктор, то, что вы сделали — невероятно. Я чувствую себя великолепно — физически. Но мне кажется, у нас будут проблемы.
Доктор Жданова присаживается на стул.
— Да, Арабелла Викторовна мне сообщила. Что я могу вам сказать? Вам и вашей семье нужно время, чтобы привыкнуть к вашему новому облику. Не день и не два, а, может быть, месяцы. Делайте всё, как обычно, живите, как жили раньше, и постепенно всё вернётся в прежнюю колею. Всё, что вам понадобится, — это терпение. В любом случае, вы ещё год будете являться нашими клиентами. Если вам потребуется психологическая помощь, вы можете обратиться к нам.
— Спасибо, ваш психолог нам уже помогла, — усмехаюсь я. — Выдумала какую-то сказку про принцессу. В жизни не видела большей ерунды.
— Она просто хотела в игровой форме облегчить вашей дочери адаптацию к вашему образу, — говорит доктор Жданова. — А вы вмешались в процесс на самой начальной стадии и прервали его.
— Уж извините, — отвечаю я. — При всём моём уважении к методам Арабеллы Викторовны, я всё-таки считаю, что нельзя обманывать ребёнка, выдумывать всякие небылицы, которые могут ввести его в ещё большее заблуждение.
— Думаю, дальнейшая работа Арабеллы Викторовны с вами действительно может быть затруднительной, — говорит доктор Жданова. — Теперь ей придётся менять тактику, вновь налаживать контакт с вашей дочерью. Видимо, придётся начинать всё с начала, так как результат был потерян.
— Да, я здорово испортила ей всё дело, — усмехаюсь я. — Но я не хочу, чтобы моей дочери пудрили мозги, причём так явно и непрофессионально.
— Если вы сомневаетесь в компетентности и профессиональной пригодности Арабеллы Викторовны, вы можете отказаться от её услуг, — сухо говорит доктор Жданова. — Она не единственный психолог в нашей корпорации. У нас есть ещё один психолог, но он не специализируется на работе с детьми. Если вас это устроит, мы можем перепоручить вас ему. Роберт Даниилович — специалист с большим опытом работы. В «Фениксе» он с самого первого дня его основания.
— Ладно, попробуем вашего Роберта Данииловича, — соглашаюсь я. — Но если и он нас не устроит, мы вообще откажемся от услуг вашей психологической службы.
Эдик сидит за столом и смотрит, как я крошу овощи для салата. Подперев голову рукой, он не сводит с меня взгляда.
— Тебе так идёт фартук, Натэллочка. Ты в нём приобретаешь особую сексуальность. — И, помолчав, он прибавляет игриво, понизив голос: — Я постоянно тебя хочу.
Раньше он не говорил мне, что в фартуке я выгляжу сексуально.
— Когда ты готовишь на кухне, у меня возбуждается не только аппетит.
Он поигрывает бровями и значительно улыбается. Я режу кольцами сладкий перец. Эдик вдруг говорит:
— Натка, насколько мне известно, ты у нас правша. А сейчас ты так орудуешь ножом левой рукой, что кажется, будто ты родилась левшой.
В самом деле: я держу нож в левой руке. Странно, а я и не заметила, как перешла на левую. Я перекладываю нож в правую и продолжаю резать перец, и у меня это получается так же ловко, как левой рукой.
— Ты и записки пишешь каким-то другим почерком, — добавляет Эдик.
— Наверно, потому что я писала их левой рукой, — говорю я. — Я как-то не заметила, что умею писать и работать левой.
— Раньше такого я за тобой не замечал.
Я понимаю, что он имеет в виду: раньше — это до переноса. Я спрашиваю:
— Это плохо?
Он пожимает плечами.
— Да нет… Просто как-то странно.
— Ну, раз не плохо, то не обращай внимания, — говорю я.
Утром тридцатого июня я надеваю брюки и сапоги. Ваня спрашивает:
— Сегодня опять на лошади катаешься?
— Да, — отвечаю я и целую его.
— А можно мне тоже?
— Начнутся каникулы — будем вместе кататься.
Я беру с собой пособия по английскому и мой ноутбук, мы садимся в машину и едем в школу. На заднем сиденье тишина: Маша молчит и смотрит в окно, а Ваня режется на карманной игровой приставке в «стрелялку». Я спрашиваю:
— Как настроение, ребята? Сегодня у вас последний день занятий, завтра — каникулы.
— Супер, — отзывается Ваня, не отрываясь от игры.
Маша молчит. Она не разговаривает со мной с самого моего возвращения домой из «Феникса».
— Красавица моя, — обращаюсь я к ней. — Ты самая молчаливая молчунья, какую я когда-либо встречала в жизни.