— В чём дело, девочки? Что за сборище? Почему клиенты брошены?
— Альбина Фёдоровна, вы посмотрите, кто к нам пришёл! — патетически восклицает Яна.
Присмотревшись, хозяйка тоже «узнаёт» меня.
— А, вы из рекламы! Да, видела вас часто. Волосы у вас просто шикарные, почему вы вдруг решили подстричься?
— Потому что так надо, я так хочу! — говорю я, теряя терпение. — Я тороплюсь! А меня не хотят обслуживать.
Хозяйка хмурится.
— Так, это что ещё за новости? Клиент к нам пришёл за услугой, а мы её не хотим оказывать? — Она обращается ко мне: — Вы к какому мастеру?
— Вот к ней. — Я показываю на Яну.
— Так, Яна, обслуживай, — сурово приказывает хозяйка. — Обслуживай, а то уволю!
Яна покрывает меня накидкой и дрожащей рукой берётся за ножницы. Хозяйка снова заглядывает.
— Кстати, а вы не хотели бы продать ваши волосы? Мы принимаем их по высокой цене.
— Отчего же, берите, если хотите, — соглашаюсь я.
Яна печально срезает с моей головы пряди и аккуратно складывает на полотенце, которое держит хозяйка. Хозяйка уносит мою шевелюру, а Яна уныло спрашивает:
— Как будем стричь?
— Виски и затылок коротко, косая чёлка до бровей, небольшая филировка. Мне ещё покрасить. Только побыстрее, а то я очень спешу.
Яна стрижёт по-прежнему виртуозно, с фантастической скоростью. Потом спрашивает:
— В какой оттенок красим?
— Тёмно-русый.
Она приносит мне карту оттенков, и я выбираю цвет, наиболее близкий к моему прежнему оттенку. Двадцать минут — и я больше не блондинка.
— Сколько с меня? — спрашиваю я.
— Вы нам нисколько не должны, — говорит хозяйка. — Цена ваших волос покрыла стоимость стрижки с покраской и сушкой.
— Замечательно, — говорю я, вставая. — Спасибо, Яночка.
— Всегда пожалуйста, приходите ещё, — вздыхает она.
Я очень тороплюсь: уже без десяти два. Но как я ни спешу, я всё-таки опаздываю на десять минут и нахожу моих детей слоняющимися вдоль школьной ограды. Я выхожу из машины.
— Простите, милые, я опоздала. Дело в том, что в парикмахерской меня приняли за какую-то звезду рекламы, и произошла заминка. Если бы не это, я бы успела вовремя. Простите, что заставила вас ждать.
Они смотрят на меня. Я присаживаюсь на корточки перед Машей, провожу рукой по волосам.
— Маша, как тебе?
Она смотрит на меня и молчит, а потом идёт к машине и садится на своё обычное место. Я спрашиваю у Вани:
— Что, плохо?
Он пожимает плечами.
— Да нет… Нормально.
Чтобы он не опоздал на тренировку, опять надо спешить. Только бы не пробка!
Пробка. Я бью рукой по рулю:
— Чёрт!
Так, надо что-то делать. Сзади уже подъезжают, секунда — и нас зажмёт. За долю мгновения я принимаю решение сделать запрещённый манёвр и, пока нас не зажала подъезжающая сзади машина, я выворачиваю на тротуар, сигналя разбегающимся прохожим. Десять метров до ближайшего поворота по тротуару — и мы объезжаем пробку. Мы едем в объезд, другим маршрутом, и в итоге прибываем на место точно в 14.30.
— Сумасшедшая, — говорит Ваня. — Так же нельзя!
— Да, сынок, так делать нельзя, — киваю я. — Когда ты вырастешь, и у тебя будет своя машина, никогда так не делай, потому что это опасно и неправильно. Но мы успели. Беги скорее, а то опоздаешь.
Раньше я так не сделала бы. Я бы покорно стояла в пробке, и в итоге мы бы никуда не успели. Если бы мы попались в лапы инспектору, меня бы лишили прав за такое вождение, но каким-то чудом нас никто не задержал. Видно, кто-то свыше был на нашей стороне.
Мы едем домой, Маша молчит. Я спрашиваю:
— Машенька, тебе не нравится, как я подстриглась?
Она молчит. До самого дома она не произносит ни слова.
И вот мы дома, я кормлю Машу обедом. Я ставлю перед ней голубцы, шарлотку, мусс. Она молча ест, а я сижу и смотрю на неё.
— Машенька, любимая, скажи мне хоть что-нибудь.
Она так ничего и не говорит. Я отвожу её к соседке, а сама еду в тир: я учусь стрелять из винтовки и пистолета.
Потом я еду за Ваней и захожу к соседке забрать Машу.
— Машенька, домой! — зову я.
Она выбегает в открытую дверь и прыгает в машину. Соседка, сочувственно глядя ей вслед, роняет:
— Бедный ребёнок… Так рано потерять мать.
Она думает, что я — мачеха Маши. Я не знаю, как мне убедить её в том, что я — Натэлла Горчакова и мама Маши, и я не берусь ей что-то объяснять. Я говорю:
— Спасибо, что побыли с ней.
Она вежливо улыбается:
— Ладно, чего там. Мне не трудно.
К 17.50 мне нужно на тренировку по айкидо, а Маша с Ваней остаются дома одни. Ваня уже сознательный мальчик, не по годам серьёзный, и я не боюсь оставлять с ним младшую сестру. В последнее время он её не задирает, не щиплет и не щёлкает, их отношения изменились. Ваня как будто повзрослел, и в его отношении к Маше появилась братская опека. Признаюсь, меня радует их сближение.