Кира помолчала, словно пытаясь решить, как лучше всего подойти к ответу.
— Я уже говорила: наши мозги не оптимизированы для мышления. Ну, неудивительно, что наши тела столь же не оптимизированы для долгой жизни. Напомню ещё раз — естественный отбор заботит только воспроизводство, — сказала она, отпила глоток чая и поставила его на стол. — Если появляется мутация, которая увеличивает твои шансы дожить до половой зрелости, она будет преимущественно передаваться следующим поколениям. Но гены, поощряющие долгожительство, вступают в дело тогда, когда в плане деторождения ты уже сделал всё, что мог. Парень, который умирает в сорок, имеет столько же шансов наплодить детей, передав им плохие гены долгожительства, сколько мужчина, умирающий в восемьдесят, который передаст им хорошие. У долгожительства нет эволюционного преимущества.
Дэш прищурился.
— Но родители, которые живут дольше, могут улучшить шансы ребёнка на выживание. Поэтому гены долгожительства должны давать преимущества.
— Весьма неплохо, — похвалила его Кира. — И это правда. Эволюция давит на наши гены, с тем чтобы мы прожили достаточно, чтобы гарантировать: наши дети дальше сами смогут о себе позаботиться. Но потом — у того, чтобы жить ещё дольше, нет дальнейших преимуществ с точки зрения эволюции. Скорее наоборот, может возникнуть даже эволюционное противодействие этому.
Дэш выглядел озадаченным.
— Если ресурсов мало, старики могут становиться обузой для клана, — пояснила Кира. — Это уменьшает шансы на выживание будущих поколений.
На лице Дэша появилась гримаса отвращения.
— То есть, те племена, у которых старики имеют достоинство умирать раньше и не истощать ресурсы, процветают лучше тех, в которых старики живут вечно?
— Да — по крайней мере, в голодное время. Это одно из вероятных объяснений того, почему почти вся жизнь на Земле, в том числе и наша, запрограммирована на смерть.
Дэш сконфуженно сдвинул брови.
— Что это значит? — спросил он. — Я думал, старение — результат накопления ошибок в нашей ДНК.
— Отчасти так и есть. Но во многом старение обусловлено своего рода запланированного износа. Наша иммунная система слабеет, мы перестаём вырабатывать гормоны вроде эстрогена, волосы становятся седыми или выпадают, кожа покрывается морщинами, мы начинаем хуже слышать, и так далее. Наши тела на генетическом уровне запрограммированы умереть.
— Ты учёная, но для меня трудно поверить в то, что это так.
— Всё дело в том, что всё происходит постепенно, — сказала Кира. — У некоторых видов, таких как тихоокеанский лосось или сумчатая мышь, всё происходит разом. Сегодня — ни малейших признаков старения, а завтра — бах! — и они умирают от старости.
Она помолчала и добавила:
— Есть и такие виды, которые генетически вообще не запрограммированы на смерть — например, морской окунь или королевы у некоторых видов общественных насекомых.
От любопытства Дэш склонил голову.
— Но они же умирают, верно?
— Умирают. Только не от старости, как мы её понимаем. Рано или поздно их убивают несчастные случаи, хищники или голод.
У Дэша было ещё много вопросов на этот счёт, но он знал: сейчас не время.
— Продолжай, — попросил он.
— Эти виды я изучала очень плотно, старалась понять почему они не стареют. Кроме того, я брала образцы ДНК у людей, страдающих от редкой болезни ускоренного старения — прогерии. К двенадцати годам прогерики выглядят и говорят, словно старики.
Дэш сочувственно покачал головой.
— Я о таком слышал. Ужасная болезнь, — сказал он и помолчал. — Могу ли я предположить, что изучение их ДНК внесло ясность?
— Ещё какую! Оно напрямую привело меня к прорыву, который мне требовался, — сказала Кира. — Я годами изучала всё, что только могла найти на тему молекулярных основ старения. Но когда присовокупила к ним данные по генетическим различиям между жертвами прогерии и обычными людьми, мой оптимизированный мозг сумел сложить все кусочки мозаики.
— И ты убеждена, что процедура работает? Что она действительно удвоит продолжительность человеческой жизни?
— Абсолютно, — ни секунды не колеблясь, сказала Кира. — На сто процентов.
Дэш одеревенел от сидения в неловкой позе, которую ему пришлось принять для наблюдения за входом в ресторан, и он на время сел поудобнее.
— Как ты можешь быть уверена? — спросил Дэш, левой рукой потирая шею, а в правой продолжая сжимать рукоять пистолета.
— Есть много способов, — ответила Кира. — Но для понимания большинства из них тебе потребовалось бы знать о молекулярной биологии и медицине куда больше. Один из путей — отслеживание промежутков между делениями клеток. Люди в основном не подозревают, что большинству наших клеток суждено испытать примерно пятьдесят делений в одной культуре. Это называют пределом Хейфлика. По мере приближения к этому пределу, на деление у них уходит всё больше и больше времени, и они проявляют признаки старения.