— Мы на том же месте ее и тяпнем.
— Тогда дуй, как на крыльях! — потребовал гость.
Бутылку Трофим недавно спрятал в конюшне. Тогда они резали жеребца, который сломал ногу. Резали впятером, бутылок же было шесть. Спьяну друзья и не заметили, как он одну засунул в сено. «Когда-нибудь пригодится», — подумал он тогда.
Когда возвращались домой, Олег Вармаськин, которого тремя бутылками не свалишь, хотел сделать «ревизию» — куда, мол, делась шестая. Не хватает, говорит, считал…
Друзья стали смеяться:
«Вот к чему голод приведет…»
А дело было так. Сторож, дед Эмель, хотел сварить им селянку, но друзья отмахнулись. Конину, говорят, пусть жуют татары. Старик молча наполнил в ведра печенку, легкие и отправился в конюховку. А тушу подняли на машину и отправили на колбасу.
… Когда подошли к конюшне, на улице потемнело. Открыли ворота, зашли внутрь. Пахло навозом и сухим сеном. Лошади дремали. Трофим принес откуда-то легкую лестницу, поставил около навеса, тихо сказал Миколю, чтобы тот поднимался за ним.
Под навесом лежала овсяная солома и гороховая труха.
— Эка, вот где поспать бы — барское место! Если есть шуба, здесь зимой не замерзнешь, — сказал Нарваткин.
Трофим протянул ему спрятанную бутылку, вынул из кармана огурец, хлеб и стакан, которые были завернуты в газету, сел на четвереньки, хотел налить.
— Не торопись, нас кнутом не подгоняют, успеем, — остановил друга городской товарищ. Поправил под шапкой кудрявые черные волосы, продолжил:
— Какие у тебя дела, говори же, год тебя не видел, возможно изменился…
— Дела как в бане камни: накалишь, брызнешь водой — зашипят. Не раскалишь — хоть бочку лей, все равно без пара останешься, — издалека начал Рузавин, словно этим хотел дать понять: «Зачем попусту трепаться, тебе не все ли равно, как живу».
— Для подогрева в бане воды, дружок, ума не надо. Спрашиваю, сколько денег оседает в твой карман, где их берешь?
— Знамо где: из Суры. Сначала рыбой их ловлю, затем ее Роза в червонцы превращает. На базар пойманное, на базар…
— А вот почему штаны у тебя мочой пахнут. Видать, при ловле в кусты не бегаешь, на месте это справляешь, — засмеялся Нарваткин и настойчиво бросил: — Наливай тогда, что не угощаешь?
Поели-попили, Миколь растянулся на душистой трухе, расстегнул шубу, будто здесь хотел уснуть, и продолжил:
— Выходит, друг, спину сильно не гнешь, на берегу реки сидишь и вытаскиваешь деньги. Чувствую, такого в твоем характере не было… При пошиве наволочек всегда передовым был, пусть даже не платили. Забыл старые места?…
— Эти черти и ночью кружатся перед глазами. Больше всех — железные нары. Приляжешь — трещат. Вставая, боишься их тронуть… Нет, это счастье никому бы не досталось…
— Вармаськин где, с золотыми зубами, о котором недавно рассказывал? — после недолгого молчания спросил Миколь.
— У Олега дела, как у Казань Эмеля. Есть в селе такой старик, он конюшню охраняет, и сейчас на работе. — Рузавин растянул руки, как будто измерял двор. — В колхозных мастерских Олег трудился слесарем, но работой себя не утруждал — с утра до вечера пальцы о карты мозолил. Зачем напрасно потеть?
— А дед Эмель какой человек? Один живет? — спросил почему-то Нарваткин.
— Почему один, жена есть, дочь. Сейчас Зина в Саранске концы с концами еле сводит. В одном классе с ней когда-то учился. Вармаськин все ухаживал за ней…
От услышанного Нарваткину стало неприятно, поэтому разговор перевел на другую тему:
— Недавно хотел спросить тебя: где подхватил Розу?
— Как где, в своем селе. Она сестра председателя колхоза… Что, нравится? — засмеялся Трофим.
— Ну-у, это уж ты того… Я, чай, не волк, воровать не научился. Человек я, понял меня, человек! — Миколь и пьяным мог оправдаться.
— Зачем тебе моя жена? — Рузавин никак не мог понять, к чему клонит гость.
Тот придвинулся почти к его носу и бросил:
— Мне, друг, твое счастье — награда! Жена — баба, не пава, далеко от тебя не уйдет. А уйдет — другую найдешь. Я спрашиваю о Розе вот почему: любит или нет? Любит — живи. А если за стиральный валек тебя считает, тогда, друг, уходи, так лучше будет. Прости, только что-то показалось мне: не очень слушается тебя…
— Э-э, это ты зря!.. У женщины самая большая забота — постелить постель и накрыть стол. Потому она и не села с нами. Приученная: когда мужики пьют и беседуют, нечего им мешать… Хватит об этом. Давай, лучше выпей…
Услышав это, Миколь оторопел. С такими словами к нему давно не обращались, но смягчив голос, сказал: