— Верепаз как учит, — далее говорила Олда, — кто разорит чужое гнездо — тот разорит и свое. А уж кто в чужой душе сделает гнездо — тот совсем никчемный человек…
И о другом сказала уборщица правления: недавно она своими глазами видела, как Трофим Рузавин, зять Вечкановых, накинулся на Нарваткина.
— Как? — остановил бабку председатель.
— Да так вот… Сначала Трофим зашел к твоему отцу, минут через пять — Цыган Миколь…
Председателя будто кипятком ошпарили. Он только вскрикнул:
— Этого еще не хватало!
Сельская сплетница не обманывала: у отца действительно были «гости». И уже дрались! Миколь Нарваткин сидел верхом на Трофиме и уже успел его скрутить. Зять злобно скрипел зубами, только зря. Жилистыми, очень жилистыми были руки у Цыгана. Прижав к полу рыжую голову Трофима, он не давал ему дыхнуть.
Увидев входящего, Трофим хотел было вырваться, да здесь Иван Дмитриевич не удержался — ударил зятя по лицу. Тот, как испуганный лягушонок, вытаращил глаза: как так, вместо помощи сам лезет?
Роза на кухне, вздрагивая, рыдала.
— Отец где? — недовольно спросил Иван Дмитриевич.
— Навестить Судосева собирался, видать, там…
Женщина не успела договорить, как зашел Дмитрий Макарович. Он сразу догадался, в чем дело. Посмотрел на сына и, улыбаясь, спросил:
— Слыхал, как Казань Эмель своего петуха драться учит?
Железные шпоры ему надевает!
Драчуны ушли бы, но Роза остановила Миколя:
— Ты оставайся, пусть душегуб уходит, — и показала на мужа.
Тот хлопнул дверью.
Дмитрий Макарович разделся и подошел к столу, где Нарваткин тер ушибленный локоть. Роза вынесла тряпку, смоченную холодной водой, и стала прикладывать к больному месту. Отец смотрел, смотрел на них и не удержался:
— Выходит, одного в зятья оставила. Смотри, дочка, это твое дело… Только знай: когда гоняешься за двумя зайцами, ни одного не поймаешь.
За Розу ответил брат:
— Новость тебе привез, отец… Сегодня сессия райсовета была. Вместо Атякшова Борисова выбрали. Герасима Яковлевича в Саранск забирают, в Министерство сельского хозяйства. Вместо него присылали одного из соседнего района, да не понравился он нам.
— Почему?
— Слишком хвалил себя. Я, говорит, за полгода ваш район подниму. Так и сказал: «ваш район». Выходит, приехал, чтоб накопить денег. Комзолов первым начал его критиковать.
— Ну, Павла Ивановича ничем не угощай, только дай выступить, — засмеялся старший Вечканов и сразу сменил разговор:
— Слышал, лесничий утонул?
Иван Дмитриевич кивнул.
— Крот умирает кротом…
— Ты что так, отец? — оторопела Роза. — Он какой-никакой, а человек…
Отец с сыном молчали.
Только Миколь покрутил кудрявой головой. Что он думал в эти минуты, знал только сам.
На лыжах Числав Судосев дошел до берега Суры и остановился. Перед ним открылись светлые дали. Солнце село, казалось, прямо ему за спину. Безмолвная река протянулась вдоль кромки леса длинным белым рукавом. Здесь, между Вармазейкой и Кочелаем, остановиться бывает негде — столько рыболовов приезжают из Саранска! На льдине как куропатки.
Хорошо, что последняя поземка разровняла все проторенные тропки: никуда не пройти, снег по пояс. Сейчас вот и мороз покалывает уши. До Нового года осталось полдня, еще за елкой надо съездить. Числав спустился с пригорка. Ветер сжигал лицо. Вот так они, сельские парнишки, в детстве безбоязненно катались с Пор-горы. Давно это было, да, кажется, будто вчера…
Думаете, живя около леса, недолго срубить елку? Нет, Числав рассматривал каждое деревце, сто следов оставил от своих лыж. Наконец-то одна понравилась ему — маленькая, кудрявая. Прошелся вокруг нее, пощупал-поласкал — хорошая елочка!
Засунул топор за ремень, взвалил её на плечо и — домой. Сегодня он обрадует Максима, да и в семье Новый год встретит, хотя в деревне не все этот праздник отмечают.
Игрушки Наташа купила в магазине. Елку нарядили, повесили гирлянды. С лампочками малыш играл до полуночи, пока не заснул. Полюне всего год, она эту радость еще не понимала и сидя сосала свою соску.
Поздравить всех с Новым годом спустился с печки и отец. В последнее время Ферапонт Нилыч чувствовал себя неважно, похудел и был раздраженным.
Сели за стол, подняли рюмки. Отец даже не пригубил. Посидел немного и захотелось ему выйти на улицу. Вышли втроем: сам и Числав с Наташей. Числав придерживал отца за плечи — не упал бы. Идя тихонечко по улице, Ферапонт Нилыч тяжело вздыхал — боль из груди не уходила. Прошелся немного — и вот на тебе, как будто галопом проскакавшая лошадь, уже вспотел.