Неожиданно со стороны Бычьего оврага раздался выстрел. Он был таким громким — Керязь Пуло будто уши проткнули. Она, держа на весу ногу, заковыляла в логово.
За Пор-горой краснел горизонт. Он был похож на разделанное коровье бедро. В лесу стояла настороженная тишина.
«Эх, невезуха-то какая! — ковыляя через дорогу, застонала волчица. — Мясо само ходит под носом, да не дается…» И неожиданно вспомнила, как они раньше ходили на охоту.
Много тогда было волков. Только в Бычьем овраге семь семей. Каждая в своем логове, со своими волчатами. А вот на охоту вместе выходили. Хоть на овечье стадо, хоть на лосей. Вожаком был ее отец — Кичкере Пильге (Кривоногий). Ум-ный был! Ночью, бывало, поднимался на Пор-гору, завывал протяжно, и сразу же все собирались. Знали: снова возьмет в дальнюю дорогу.
Отец шел впереди, лохматый, хвост ходуном ходил, словно командовал, что кому делать. Попробуй оставь свое место или сделай что-нибудь не то — до смерти не забудешь. Однажды молодой избалованный волк взял и оставил их. Вернулись они с охоты, стали добычу грызть. И как раз в это время появился тот волк. Вожак его при всех задушил! Сам не трудишься, не воруй у других!
Когда выходили на дело, отец двоих вперед посылал. Оценивать обстановку. Находили те стада — вновь возвращались, звериным языком рассказывали, что и где. Окружали они ходячее мясо с четырех сторон, оставляя узкий проход, и гнали жертв куда надо. Здесь им навстречу самые сильные бросались.
Сейчас волков по пальцам пересчитаешь. Ни дружбы между ними, ни взаимовыручки. Каждый думает только о себе. Попало одному — другим не досталось. Такая уж, наверное, жизнь у них.
Небо понемногу стало светлеть, будто его побрызгали известью. Были видны уже кроны деревьев — они улыбались, радуясь солнцу. Новый день — новые заботы…
Ой, что это там, на крутом берегу оврага? Вчерашняя ворона! Засунула скрюченный клюв под шею и молчит. И-и, и до нее, никак, долетел огонь железной палки — под крыльями столько замерзших пятен крови. Кому она плохого сделала? Если только каркала вдогонку?
Думала-думала Керязь Пуло об убитой птице и не выдержала: цапнула ее зубами и побежала к логову.
Тук-тук! Тук-тук! — невдалеке трудился дятел. Видимо, новое гнездо мастерил или добывал корм.
На Суре лед уже треснул. И неожиданно откуда-то сверху, из самой глубины неба, сверкнула молния. На реке стало белым-бело. Потом все это исчезло, даже не дул легкий ветерок. Только морозец слегка потрескивал, нарушая тишину.
Трофим сделал десятка два шагов вперед, где широким колодезным ртом сверкала прорубь, и остановился. Пойманная ночью рыба лежала на месте. «С пуд будет», — прикинул он. Еще больше бы поймал, да нечем. Не летний месяц, сети в воду не бросишь. Пора и домой собираться — холод уже до самого нутра дошел!
Засунул за пазуху шерстяные варежки, растер шершавые ладони. Потом дрожащими руками наполнил сумку. Положил ружье и снаряжение — батарею с лампой и черпак и пошел в сторону мигающего огнями села. Клянськ, кляньск, клянськ! — стучали промерзшие валенки о твердый лед, как будто гвозди забивали. Неожиданно его охватила тревога. Почему так часто бьется сердце? Испортилось настроение? Может, из-за убитой вороны? Да этой и место там — нечего за нее тревожиться, — каркала и каркала над головой, будто его улову завидовала…
Трофим не любил тех, кто встает на его пути, будь то человек или птица… Он не выдержал, подошел поближе к вороне и бабахнул по ней из двустволки…
Зло отплатил, но в душу вошла сосущая боль. Перед глазами мелькала пойманная рыба, что всегда бывает после удачной ловли! И Трофим вдруг понял, откуда пришла эта ноющая боль и тревога…
Четыре года назад это случилось. С Розой они только что поженились. Через несколько дней он взял на рыбалку. Ловил вершом, Роза на берегу у костра готовилась варить уху. Стояла поздняя осень, не как сейчас — весна, когда земля еще не проглянула из-под снега. И вдруг… лес задрожал, будто воз пороха взорвали. «Тро-фи-и-м»! — страшным голосом закричала жена. Спрыгнул Рузавин на берег — Роза стояла около шалаша и пальцем показывала вверх. Лицо бледное-бледное, будто не красавица стояла — покойница. Поднял Трофим голову — над ним (ой, матушка!) — чуть не садится на плечи, летит самолет. Пи-пи-пи — доносилось с небес. Сам он весь сверкал, только в четырех окошках мигали зеленые огоньки. Возможно, это показалось им, никакого самолета и не было? Сверкнула молния, затем загремел гром — и всё.