Вадим взял себе в жены девушку из своего села. Окся считала, что сноха будет слушать свекровь, делать так, как скажет. И, конечно, она удивит ее своей красотой. Красоту Окся считала самым большим богатством. «Деньги накопишь, а красоту лица и на базаре не купишь», — так она любила поговаривать, когда сын женихался. Сама в молодости была хороша лицом, как и дети ее — двое сыновей и дочь, которая сейчас живет в Челябинске. С них хоть иконы пиши.
У Вадима, как считает Окся, невелико счастье: жена ни красотой, ни умом не удалась. Да и делать почти ничего не умела. Поэтому она и встречает сухо сноху: приедет — хорошо, нет — без нее не пропадет. Вадим, наверное, поэтому и рассердился. Не зря говорят: куда жена-иголка, туда и муж-нитка…
Окся шла вдоль села и от души радовалась теплому солнцу. Не день — настоящий подарок. Вон как изменилась погода, будто холодов и буранов и не было, всю улицу развеселила. Снег кое-где растаял, по нему уже спешат к Суре узкие ручейки, дети пускают по воде бумажные кораблики.
По обеим сторонам дороги улыбались светлыми окнами дома. Окся дошла до одного, остановилась. Ее ждала Казань Олда. Это из-за нее, бездушной, умер ее муж. Окся считает: без самогонщиц, пьяниц поубавилось бы. В Кочелай покупать водку под вечер не пойдешь.
Окся хотела свернуть с дороги, но Олда вдогонку крикнула:
— Куда ты, трухлявый пенек?
— Отстань, скрипучая телега, в магазин спешу.
— Все удивляюсь, што кушаешь, осока болотная. Месяцами не выходишь, а сейчас бежишь. Куда?
— Не твое дело! Теперь не голодные годы, занимать к тебе не приду. Захар мясо носит, куры несутся. Вот куплю буханки четыре — на два дня на двоих хватит, — успокаивала себя Окся.
— А-а, вон как выгораживаешься: сын-пьяница мясо с фермы таскает! — вновь накинулась Олда. — Выходит, ты говядину шмякаешь, а я с утра до вечера коридоры в правлении тру…
Что болтала Олда, Окся не слушала и слушать не хотела. Она вспомнила, как ходила к Эмелю за мукой. Зерна тогда и у самих было как-никак — Петя на тракторе работал, на трудодни давали понемногу, но молоть негде было — село без мельницы. Эмель в те годы работал лесником. А у кого лес — тот, считай, самый богатый. Пришлось у них занимать муку…
По телу Окси пробежала судорога, спустилась к ногам. Остановилась старуха, подняла голову. Легкое ясное облако медленно плыло над Сурой. Солнце смотрело прямо в глаза. Вытерла слезы и снова пошла. Сырой снег поскрипывал под ногами. Сколько раз ходила здесь, вот и сейчас сразу пропали слезы, будто ясного утра застеснялись. Шла Окся, а сама вспоминала…
Вадим в первый год учебы прислал письмо.
«Мамка, — сообщал он, — колхозу помогать нас послали, каждый день дожди». Понятно, что это за помощь: рытье картошки или свеклы. В ту осень будто небо прохудилось. «Замерзнет паренек без плаща, простудится», — забеспокоилась Окся. Собрала накопленные деньги, побежала к Филе Куторкину, который портняжил. «Ничего не выйдет, — сказал тот, — из одних денег плащ не сошьешь». — «Тогда масла принесу, корова много молока дает, вот только соски у ней почему-то потрескались», — начала Окся просить бывшего Петиного друга. — «Мне другие соски нужны», — не стесняясь, ответил Филя. Окся не ожидала такого, плача ринулась домой. С неделю ходила по магазинам райцентра — материал для плаща все же нашла да сшить негде: портной на селе был только один — хромоногий Филя. И собралась к Дмитрию Макаровичу Вечканову, бывшему председателю.
Спасибо, выручил. Свой плащ отдал или взял со склада — Окся до сих пор не знает. На следующий день с плащом к Вадиму, первенцу, отправилась. На улице ливень бушевал, подождать бы немного, да разве удержишься? Прошла тогда почти десять километров — с дороги сбилась. «Вай! — воскликнула, беспокоясь. — Пропаду, никто не найдет, оставлю детей сиротами». Только когда вышла на большак, немного успокоилась. Где пешком, где на попутках, так и добралась до Саранска. Посидела-погрелась на вокзале и вновь на своих ногах до того села, куда Вадима послали.
Сын даже опешил: откуда она так рано, ничего не сообщив? Плащ ему очень понравился. Будто на него сшитый. Пять лет Вадим с Ниной учились в Саранске, пять лет возила им еду и деньги. Выучила! Потом и Захар поступил в техникум, он тоже не голодал.
В молодости, считай, шестнадцать часов в день Окся трудилась: молотила, косила, скирдовала. От мужской работы все боли забывались. Дочь ей письма присылала, а иногда и посылки. Потом Захар женился, привез внучку, та стала согревать ей душу. Четыре зимы жила у них, до школы.