Тот пожал широкими плечами, удивленно бросил:
— А почему испортится? Природа на месте стоит! Чего беспокоиться — в ненужный овраг воду пустим… Красота вон где пропадает, — махнул рукой на лес, который темной стеной стоял за оврагом. — Сохнет он и сохнет…
Атякшов хотел добавить что-то еще, но, видимо, побоялся — в незнакомое дело лезет, поэтому и переменил тему:
— Говорите, хороший пруд получится? По-вашему, на сколько гектаров разольется?
— Около трехсот, думаем, будет, — ответил стоявший в сторонке мужчина, который смотрел на Суру. Среди незнакомых он был самым высоким и одет по-весеннему: в плаще, кирзовых сапогах, шляпе.
— Без пруда, Герасим Яковлевич, нам каюк, — не удержался Вечканов. — Если увеличим пастбища, чем их будем поливать? Он вон сколько места занимает, — показал на овраг.
— Это твое дело, председатель. Одного боюсь: как бы беды не вышло, — будто сердясь, начал учить Атякшов. Повернулся к мужчинам и закончил: — Думаю, здесь о многом нечего говорить… Если, друзья, нет у вас желания поехать с нами, мы вас не задерживаем.
И уже, поднимаясь к дороге, будто между прочим обратился в Борисову, который молча шел рядом:
— Юрий Алексеевич, тебе не сообщили: завтра в Саранск вызвали?
— Знаю, — ответил тот.
Атякшов кашлянул в кулак:
— Ну, ну, завтра, значит, отвезешь документы…
Борисов с гостями уехал. Герасим Яковлевич сел в «Уазик» рядом с председателем и тихо сказал:
— Идем покажи комплекс. Слышал, там большие перемены.
Солнышко уже садилось. У горизонта большим коромыслом висела радуга. Сура тоже понемногу утихала. Льдины уже не лезли друг на друга, не обдирали берега.
Атякшов грустил. А чего, собственно, радоваться: район топчется на месте, хоть не вылезай из хозяйств. С утра до вечера он на колесах: мотается по селам, во все дела пытается вникнуть. Сплошные заботы. А здесь еще Борисов палки в колеса вставляет. Однажды даже резко сказал ему: не разбираешься в строительстве — не суй свой нос…
Наконец-то Атякшов прервал молчание, повернулся к Вечканову:
— Иван Дмитриевич, как насчет нашего разговора? Знай, строительство комплекса — это не только твое дело, а всего района.
Председатель погладил волосы и произнес:
— Зачем нам это, Герасим Яковлевич? Люди, как я докладывал недавно, на фермах держат телят. Мы, что, для них дворцы будем строить? В каменных стенах телят долго не продержишь. Вот конюшня сгорела — даже для той не найду кирпич. Два раза в Саранске вставал на колени — а толку нет. Один начальник даже так сказал: скоро, говорит, лето, лошадей на волю выпустишь…
— А почему по этому вопросу ко мне не заходил? — нахмурился Атякшов.
— Да ведь из-за каждого гвоздя стыдно надоедать.
— Хорошо, этот разговор оставим на будущее. Я давно о другом хочу спросить: как там Чапамо?
— Шевелится понемногу. На днях заезжал. Школу просят, телефоны. Обещать им не стал. Нет у меня связистов. Школу бы, конечно, поставили, да некого учить. Шесть детей всего осталось.
— Может, когда-нибудь заедем туда?
— Это неплохая идея.
Не доехав до комплекса, Герасим Яковлевич вдруг подал руку Вечканову и сел в свою машину.
Вечерело. За селом открылась перед ними асфальтированная дорога. По ней «Волга» летела как на крыльях. По обочине мелькали пригорки с кустарниками. Из машины они казались людьми с седыми хохолками. Впереди, сквозь пелену тумана, горящими окнами мигало село Чапамо, где располагалась третья бригада вармазейского колхоза.
— Давай зайдем к Суродееву, давно у него не были, — сказал шоферу Атякшов.
В село не смогли заехать — туда можно было проехать только на лошади. Машина хрипела, еле-еле сдвигаясь с места, и в конце концов застряла совсем.
— Вы идите, я Вас здесь подожду, — буркнул водитель и вылез из кабины Достал из багажника лопатку с коротким черенком, начал выбрасывать наледь из-под колес.
Герасим Яковлевич не дошел и до крайнего дома — навстречу, будто из-под земли, появилась женщина в фуфайке, обрадованно вскрикнула:
— Василь Василич, ты?
— Ошиблась, сам его ищу.
— Ой, простите, — растерялась от неожиданной встречи с незнакомцем женщина. Пришла в себя и стала жаловаться:
— Сегодня его вызывали в Кочелай. Почему к нему пристали? Кому он сделал плохое, скажите-ка? Он один нас выручает…
— По какому поводу вызывали, не знаете? — удивился Атякшов.
— Ой, сказали… какого-то начальника оскорбил. Какое уж там оскорбление, от чистого сердца сказал. Вон его дом. Идите самого спросите, Василь Василича, — женщина махнула рукой в сторону верхней улицы.