Судосев вышел погулять. Остановился у тополей на краю огорода. В трудное время он всегда здесь, будто деревья помогали ему разгонять грустные мысли. Вот и сейчас они шуршали листьями, шепча о чем-то. По небу, как и в прошлую ночь, спешили пухлые серые облака.
Думая о Числаве, который, видимо, сейчас на Суре. «Нашел себе дело, — переживал старик за сына. — По профессии механик, а здесь за браконьерами гоняется… Хоть бы самосвал принял, пользы больше…» Думая так, сам хорошо знал, что инспектором рыбохраны некого ставить. Вот поработает немного, потом решит, как дальше быть.
Вернувшись домой, сел у окна и стал смотреть на улицу. Небо то и дело полосовали всполохи. За Пор-горой, совсем над лесом, облака стали похожи на разрезанную тыкву, от чего небо будто сморщилось и с напряжением смотрело на землю, предвещая дождь. Когда будто с цепи сорвавшийся ветер оголил тополя и те горько застонали, Ферапонт Нилыч в нижнем белье, босиком вышел на крыльцо, посмотрел на небо и на его лицо упали первые капли дождя. Старик с волнением сказал:
— Мимо не проходи, кормилец…
Под утро, когда прорезалось солнце, Судосева разбудил сильный гром: по крыше дома будто кто-то ходил в кованых сапогах. Ферапонт Нилыч открыл глаза и, увидев Числава на пороге в передней, спросил:
— Трубу закрыл?
— Нет.
— Закрой — гроза не любит забывчивость.
Числав зашел на кухню и со скрежетом задвинул заслонку.
— Тихо. Спящих напугаешь, — пожурил его отец. — Наконец-то дождались… — с теплотой сказал о дожде.
— Пока сверкает-стреляет, да подол не опускает, — ответил Числав и взмахнул рукой — рукава рубашки заколыхались лебедиными крыльями. — Как сердце? Отступила боль?
— В груди не колет, да ноги ломит, — словно от боли, поморщился Ферапонт Нилыч.
— Это, отец, к хорошему дождю. — Числав постоял, постоял и добавил: — Ну, я пойду.
— Куда пойдешь? — настороженно спросил старик.
— Как куда? В Кочелай.
«О, старый гусь, совсем я позабыл, что сноха Наташа пятый день уже как в роддоме. Сын за внучкой едет…» — подумал он. А вслух произнес: — Иди поезжай, сынок, потом на «Жигулях» не проедешь. А может, колхозный «УАЗ-ик» попросишь, он надежнее? — Ферапонт Нилыч хотел спуститься с печки, но Числав остановил:
— Ты спи, спи, как-нибудь на своей доберусь.
— Ну, с Богом…
С Кочелая Числав вернулся часа через три. Дождь догнал их у порога дома. Ферапонт Нилыч помог снохе выйти из машины.
— Пошел, так пошел! Не обманул нас, — радовался дождю старик, а сам мягко прижал завернутую в одеяло внучку. — Намочило дорогу — это к счастью…
Уже дома, снимая плащ, Наташа сказала:
— Спасибо, отец, за добрые слова.
— Весенний дождь — к доброте и росту, — ответил довольный Ферапонт Нилыч.
— Мать с Максимом где? — выходя из передней, спросила сноха.
— Ушли на луг за цветами. Дождь, видимо, застал, зашли куда-то.
— Цветов в огороде пять грядок.
— Э-э, сноха, луговые намного лучше. В росте им никто не помогает. Пусть и внучка поднимется такой же, как и они, красивой…
Ребенок, который лежал в зыбке (Ферапонт Нилыч вчера ее сделал) заплакал. Наташа взяла его на руки и, не стесняясь свекра, стала его кормить.
Ферапонт Нилыч с ног до головы измерил Числава, который с улицы зашел насквозь промокший (оставался загонять в гараж машину) и будто от нечего делать сказал:
— Пойду обруч на бочку надену.
Выйти ему не пришлось: Числав не только кадушку, корыто тоже успел поставить у крыльца, куда с крыши веранды текла толстая струя воды.
Глядя в окно, Ферапонт Нилыч видел, как по серому, словно свинец, дождю, спешили домой жена с внуком Максимом. Паренек нес большой букет. У крыльца он отдал его бабушке, а сам пошел в гараж. Оттуда вышел улыбаясь. Числав хотел крикнуть ему, но Ферапонт Нилыч опередил:
— Дождь теплый, внук не заболеет.
В передней Наташа качала зыбку и пела:
Ферапонт Нилыч обратился к сыну:
— Как внучку назвали?
— Поленькой, Полюней, — улыбнулся тот.
— Красивое имя, как у твоей бабушки… В честь нее назвали?
— Ну а в честь кого же еще, отец?
Открылась дверь, и порог дома словно засветился — бабка с внуком будто не цветы занесли, а сама радуга вошла к Судосевым.
Каждая семья похожа на глубокий колодец. Сколько ни доставай воду — он еще больше наполняется. У сына Дмитрия Макаровича семья такая же. В прошлом году жена Ивана родила четвертого ребенка. Трое от него, а старший, Коля, приемный. Хороший внук, не скажешь, что он не из рода Вечкановых. Характер мягкий, послушный. Плохого слова от него не услышишь. И ему, Дмитрию Макаровичу, — все «дедушка» да «дедушка».