— Ну, Соломонида, такъ Соломонида. Читать умѣешь?
— Только по вывѣскамъ, Иванъ Никитичъ, а такъ, по печатному, не умѣю.
— Стало быть, питейный домъ отъ портерной лавки всегда отличишь?
— Да что вы, Иванъ Никитичъ, я не пьющая.
— Ну, лучше ужъ я запишу, что ты читать не умѣешь.
— Воля ваша, хозяинъ.
— Годы въ паспортѣ поставлены правильно? Тутъ тридцать девять.
— Да кто-жъ ихъ знаетъ! Годы писарь пишетъ. Эта его дѣло. Написалъ, такъ значитъ, правильно. Больше ничего?
— Можешь уходить.
Кухарка кланяется и уходитъ.
— Софья! — кричитъ ей вслѣдъ хозяйка. — Въ опару-то не забудь изюму положить.
— Никифоръ Даниловъ теперь! — говоритъ Густомясовъ и кричитъ:- Никешка!
Входитъ лавочный мальчикъ въ пиджакѣ съ хозяйскаго плеча, но съ обрѣзанными рукавами, и кланяется
— Никифоръ Даниловъ, — пишетъ Густомясовъ и спрашиваетъ:- Прозвище у тебя есть?
Мальчишка таращитъ глаза и не понимаетъ.
— Дразнятъ тебя какъ нибудь?
— Дразнятъ.
— Какъ?
— Мальчишки ерошкой дразнятъ, приказчики — ты, говорятъ, сопѣль.
— То-есть какъ это сбпѣль?
— А вотъ что я носомъ соплю.
— Ну, это не то. Гдѣ обучался грамотѣ?
— У Василь Ферыча.
— Кто это Василь Ферычъ?
— Учитель у насъ въ селѣ.
— Въ сельской школѣ учился, — говоритъ Густомяовъ, записывая. — А родился въ своей деревнѣ?
— Нѣтъ, мамка сказывала, что я родился въ монастырѣ, - бойко отвѣчаетъ мальчикъ.
— Какъ въ монастырѣ, въ какомъ монастырѣ?
— А туда мамка на богомолье ходила. Она пошла въ монастырь Богу молиться, а я тамъ въ монастырѣ и родился.
— Да что ты врешь!
— Истинно, Иванъ Никитичъ… Меня въ деревнѣ такъ и звали Монастырскій.
— Такъ вотъ оно прозвище-то у тебя какое! А ты говоришь про какого-то ерошку. Такъ мы и запишемъ: Никифоръ Даниловъ Монастырскій. Можешь уходить.
— Меня еще плаксой дразнили, господинъ хозяинъ, — заявляетъ мальчикъ.
— Ступай вонъ! Довольно.
— А то поросенокъ…
— Убирайся! Вотъ разохотѣлся! Да позови Веденейку!
Входить второй лавочный мальчикъ — Веденей.
1908