Днем на холме тебя вряд ли кто-то схватит, но даже если монстров, о которых меня расспрашивала банда с моста, не существует, то хищников после наступления темноты все равно полно – те же ночные кошки и прочие. Они могут напасть на ребенка. Койоты и пумы не сунутся в освещенный город, но в силах следить за мной по пути к нему. Я не помню, чувствовал ли страх, решимость или хоть что-нибудь, кроме холода и тоски, пока спускался.
А потом замер, заслышав цоканье. Никакой зверь не приблизился, но будто стоял в темноте передо мной: оттуда, где тропа расширялась и становилась менее крутой, доносился щелкающий скрежет. Именно этот звук я принял за голос новых птиц, теперь же слышал его совсем близко. Будто нечто царапало гравий резкими гребками. Я не шевелился.
Настоящие пустынные суккуленты я видел только на картинках, и хоть однажды вообразил одного такого гуляющим по склону, но на холме их точно не росло. Зато там росли шипастые деревья и различные комковатые штуковины, рифленые, будто кто-то прошелся когтями вдоль их коры.
Они окружали темную тропу, и, вглядываясь в просветы меж шипами, где-то в зарослях я увидел человеческую фигуру.
Казалось, она приближается, будто кто-то встает из воды, огромная тень с ящиком и ружьем. Она словно наблюдала за мной и двигалась, не двигаясь.
Я закричал и побежал.
Я не знал, действительно ли увидел что-то реальное, ведь холм способен порождать кошмары, но мне было все равно. Я просто в ужасе несся прочь, не оглядываясь.
Следом вроде никто не бежал, но я не замедлился.
Когда я, содрогаясь, наконец ворвался в город, все еще стояла глубокая ночь. Людей на улицах было немного; тусклые, но различимые фигуры попадались на перекрестках и что-то делали по хозяйству у своих домов. На меня они смотрели с любопытством, но лица разглядеть не могли, и не то чтобы в городе не было оборванцев, шастающих тут и там в запретный час. Никто меня не окликнул.
Извилистой дорогой, подальше от шума, я вернулся на мост через овраг, к любимому дому Сэммы и Дроба.
Надежда оправдалась: дверь открылась. Я замер на пороге, широко распахнув глаза и чувствуя, что мог бы выстрелить из них лучами, лишь бы что-то разглядеть. Я стоял одной ногой внутри, другой снаружи и не знал, что делать. Тогда Сэмма наконец открыла глаза и посмотрела на меня.
– О, это ты.
Она поднялась, приблизилась, сонная, рассеянная. И протянула руку и что-то прошептала так нежно, как со мной еще никогда не говорили, ни Сэмма, ни кто-то другой. Сейчас бодрствовали только мы вдвоем, и она старалась не потревожить непослушный выводок, который помогала пасти.
Успокаивая тебя, она шепотом рассказала историю о том, как ты спустился с холма. Ты по-детски надеялся обрести убежище прямо там, в этих воздушных руинах, но Сэмме было виднее. Она встряхнулась, окончательно просыпаясь, и велела тебе молчать, прижав палец к губам. Она размышляла. Затем опустила руку на грудь Дроба, мгновенно вырвав его из сна, и они забормотали.
– Кто-то идет следом? – спросила тебя Сэмма.
– Кажется, кто-то был на холме.
Некоторые беспризорники наблюдали за вами со своих мест на этом безмолвном совещании. Дроб и Сэмма велели им спать, и дети притворились, будто послушались.
Сэмма высунулась наружу и изучила мост. Начал накрапывать дождик.
– Идем, – прошептала она тебе. – Идем сейчас же.
И на глазах молчаливых товарищей, к твоему ужасу, Сэмма и Дроб утащили тебя обратно в ночь. Теперь ты мог видеть очертания округи. Видеть, как угасает тьма, оголяя плечи холмов. И как сияет корона над каждым фонарем.
Проводники тебя удивили. Они двинулись налево, над арками летучих мышей, через мост. Мимо почерневших повозок, столь же безусловных на этой земле, как любой камень. В южную половину города. Улицы задрались вверх, а тебя вели все выше. Кожа твоя намокла.
Казалось, рассвету на этой стороне приказали являться побыстрее, словно бездонная пустота улиц всасывала свет. Каких бы соглядатаев ты ни заметил, они могли оказаться беспристрастными наблюдателями от какого-нибудь альтернативного общества аскетов, потому лица их были безразличны. Бездомные, лежащие, но не спящие под листьями на кладбище, зыркали на тебя с уютных мест возле оградок, будто сдали мертвякам свои комнаты. Женщина, сидевшая в кресле у распахнутой двери в ожидании солнца, кивнула, когда Дроб и Сэмма провели тебя мимо. А ты вскрикнул, ибо из ее рта вырвались жуткие темные конечности-крючки, словно нечто цеплялось, пытаясь вырваться наружу, а ей и дела не было.