Жуковский. 1 июня.
86. А. И. Казначееву. Начало (после 2) июня 1824 г. Одесса. (Черновое)
Je suis bien fвchй que mon congй vous ait fait tant de peine, et l'affliction que vous m'en tйmoignez me touche sincиrement. Quant а la crainte que vous avez relativement aux suites que ce congй peut avoir, je ne la crois pas fondйe. Que regretterais-je - est-ce ma carriиre manquйe? C'est une idйe а laquelle j'ai eu le temps de me rйsigner. - Sont-ce mes appointe
Je suis fatiguй de dйpendre de la digestion bonne ou mauvaise de tel et tel chef, je suis ennuyй d'кtre traitй dans ma patrie avec moins d'йgard que le premier galopin anglais qui vient y promener parmi nous sa platitude et son baragouin.
Je n'aspire qu'а l'indйpendance - pardonnez-moi le mot en faveur de la chose - а force de courage et
Il n'y a pas e doute que le C-te W.
87. П. А. Вяземскому. 7 июня 1824 г. Одесса.
Жена твоя приехала сегодня, привезла мне твои письма и мадригал Василия Львовича, в котором он мне говорит: ты будешь жить с княгинею прелестной; не верь ему, душа моя, и не ревнуй. Письма твои обрадовали меня по многим отношениям: кажется ты успокоился после своей эпиграммы. Давно бы так! Критики у нас, чувашей, не существует, палки как-то неприличны; о поединке и смех и грех было и думать: то ли дело цып-цып или цыц-цыц. Пришли мне эпиграмму Грибоедова. В твоей неточность: и визг такой; должно писк. Впроччем она прелестна. То, что ты говоришь на счет журнала, давно уже бродит у меня в голове. Дело в том, что на Воронцова нечего надеяться. Он холоден ко всему, что не он; а меценатство вышло из моды. Никто из нас не захочет великодушного покровительства просвещенного вельможи, это обветшало вместе с Ломоносовым. Нынешняя наша словесность есть и должна быть благородно-независима. Мы одни должны взяться за дело и соединиться. Но беда! мы все лентяй на лентяе - материалы есть, материалисты есть, но oщ est le cul de plomb qui poussera зa? где найдем своего составителя, так сказать, своего Каченовского? (в смысле Милонова - что для издателя хоть Вестника Европы, не надобен тут ум, потребна только <---->). Еще беда: ты Sectaire, а тут бы нужно много и очень много терпимости; я бы согласился видеть Дмитриева в заглавии нашей кучки, а ты (11) уступишь ли мне моего Катенина? отрекаюсь от Василья Львовича; отречешься ли от Воейкова? Еще беда: мы все прокляты и рассеяны по лицу земли - между нами сношения затруднительны, нет единодушия; золотое к стати поминутно от нас выскользает. Первое дело: должно приструнить все журналы и держать их в решпекте - ничего легче б не было, если б мы были вместе и печатали бы завтра, что решили бы за ужином вчера; а теперь сообщай из Москвы в Одессу замечание на какую-нибудь глупость Булгарина, отсылай ег о к Бирукову в П.<етер>Б.<ург> и печатай потом через 2 месяца в revue des bйvues. Нет, душа моя Асмодей, отложим попечение, далеко кулику до Петрова дня - а еще дале [нам] бабушке до Юрьева дня.
Радуюсь, что мог услужить тебе своей денежкой, сделай милость не торопись. С женою отошлю тебе 1-ую песнь Онегина. Авось с переменой министерства она и напечатается - покаместь мне предла<гают> (12) за второе издание К.<авказского> Пленника 2000 рублей. <Как> (12) думаешь? согласиться? Третье ведь <от> (12) нас не ушло.
Прощай, милый; пишу тебе в пол-пьяна и в постеле - отвечай.
Адрес (рукою В. Ф. Вяземской): Его сиятельству милостивому государю князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Чернышевском переулке (13) в собственном доме В Москве.
88. Л. С. Пушкину. 13 июня 1824 г. Одесса.
13 июня
Ты спрашиваешь моего мнения насчет Булгаринского вранья - чорт с ним. Охота тебе связываться с журналистами на словах, как Вяземскому на письме. Должно иметь уважение к самому себе. Ты, Дельвиг и я можем все трое плюнуть на сволочь нашей литературы - вот тебе и весь мой совет. Напиши мне лучше что-нибудь о Северных Цветах - выдут ли и когда выдут? С переменою министерства, ожидаю и перемены цензуры. А жаль..... la coupe йtait pleine. Бируков и Красовской не в терпеж были глупы [и] своенравны и притеснительны. Это долго не могло продлиться. На каком основании начал свои действия дедушка Шишков? Не запретил ли он Бахчисарайский> Фонтан из уважения к святыни Академического словаря и неблазно составленному слову водомет? Шутки в сторону, ожидаю добра для литературы (14) вообще и посылаю ему лобзание не яко Иуда-Арзамасец, но яко РазбойникРомантик. Попытаюсь толкнуться ко вратам цензуры с первою главой или песнью Онегина. Авось пролезем. Ты требуешь от меня подробностей об Онегине - скучно, душа моя. В другой раз когда-нибудь. Теперь я ничего не пишу; хлопоты другого рода. Неприятности всякого рода; скучно и пыльно. Сюда приехала кн.<ягиня> Вера Вяземская, добрая и милая баба - но мужу был бы я больше рад. Жуковского я получил. Славный был покойник, дай бог ему царство небесное! Слушай, душа моя, деньги мне нужны. Продай на год Кавк.<азского> плен.<ника> за 2000 р. Кому бишь? Вот (15) перемены: И путник оживает - и пленник. Остановлял он долго взор - вперял он любопытный взор. И уповательным мечтам - И упоительным. Не много.... ей дней (16) - ночей - ради бога. Прощай.
Адрес: Милостивому государю Льву Сергеевичу Пушкину в С.-Петербург. У Обухова мосту в доме Полторацкого.
89. П. А. Вяземскому. 24-25 июня 1824 г. Одесса.
Я ждал отъезда Трубецкого, чтоб писать тебе спустя рукава. Начну с того, что всего ближе касается до меня. Я поссорился с Воронцовым и завел с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбою в отставку. Но чем кончат власти, еще неизвестно. Тиверий рад будет придраться; а европейская молва о европейском образе мыслей графа Сеяна обратит всю ответственность на меня. Покаместь не говори об этом никому. А у меня голова кругом идет. По твоим письмам к кн.<ягине> Вере, вижу, что и тебе и кюхельбекерно и тошно; тебе грустно по Байроне, а я так рад [ей] его смерти, как высокому предмету для поэзии. Гений Байрона [ослаб <?>] бледнел с его молодостию. В своих трагедиях, не выключая и Каина, он уж не тот пламенный демон, который создал Гяура и Чильд Гарольда. Первые 2 песни Дон Жуана выше следующих. Его поэзия видимо изменялась. Он весь создан был на выворот; постепенности в нем не было, он вдруг созрел и возмужал - пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не возвратились - после 4-ой (17) песни Child-Harold Байрона мы не слыхали, а писал какой-то другой поэт с высоким человеческим (18) талантом. Твоя мысль воспеть его смерть в 5-ой песни его Героя прелестна - но мне не по силам - Греция мне огадила. О судьбе греков позволено рассуждать, как о судьбе моей братьи негров, [и] можно тем и другим желать освобождения от рабства нестерпимого. Но чтобы все просвещенные европейские народы бредили Грецией - это непростительное ребячество. Иезуиты натолковали [им] нам о Фемистокле и Перикле, а мы вообразили, что пакостный народ, состоящий из разбойников и лавошников, есть законнорожденный их потомок, и наследник их школьной славы. (19) Ты скажешь, что я переменил свое мнение, приехал бы ты к нам в Одессу посмотреть на соотечественников Мильтиада и ты бы со мною согласился. Да посмотри, что писал тому несколько лет сам Байрон [сде<лав>?] в замечаниях на Child Harold - там, где он ссылается на мнение Фовеля, французского конс ула, помнится, в Смирне. - Обещаю тебе однакож вирши на смерть его превосходительства.