N. Raпevsky.
99. А. А. Дельвиг - Пушкину. 10 сентября 1824 г. Петербург.
1824-го года 10 сент
Милый Пушкин, письмо твое и Прозерпину я получил и тоже в день получения благодарю тебя за них. Прозерпина не стихи, а музыка: это пенье райской птички, которое слушая, не увидеть, как пройдет тысяча лет. Эти двери давно мне знакомы. Сквозь них, еще в Лицее, меня [иногда] часто выталкивали из Элизея. Какая искустная щеголиха у тебя истина. Подобных цветов мороз не тронет! Князь Вяземской петь может сколько угодно, а стихов мне пришлет. Я повторил вызов, где подстрекаю его подарками твоими, Жуковского и Дашкова. Жуковской дает мне перевод Водолаза Шиллера. Цветы мои печатаются. В первых числах декабря увидишь их. Послание к Богдановичу исполнено красотами; но ты угадал: оно в несчастном роде дидактическом. Холод и суеверие французское пробиваются кой-где. Что делать? Это пройдет! Баратынской недавно познакомился с романтиками, а правила французской школы всосал с материнским молоком. Но уж он начинает отставать от них. На днях пишет, что у него готово полторы песни какой-то романтической поэмы. С первой почтой обещает мне прислать, а я тебе доставлю [их и] с нею и прочие пьесы его, которые теперь в цензуре. Пришлю тебе и моих Купальниц. Об них Лев верно рассказал тебе.
Благодарю тебя за похвалу и замечания. Чего доброго ты заставишь меня написать поэму. Грех на твоей душе будет. "И нас тогда пленяли эполеты" я переменю: но скажи одно ли бледное слово пленяли тебе не нравится, и не почитаешь ли ты эполеты анахронизмом, которые при Екатерине тоже носились? Впрочем я их всячески не оставлю.
Теперь дело о деньгах. Ежели ты хочешь продать второе издание Руслана, Пленника и, ежели можно, Бахчисарайского Фонтана, то пришли мне доверенность. Об этом меня трое [пр<осят>] книгопродавцев просят; ты видишь. что я могу произвести между ними торг и продать выгодно твое рукоделье. Издания же будут хороши. Ручаюсь.
Сергею Львовичу, Надежде Осиповне и Ольге Сергеевне мое почтение. Льву скажи, что я с ним не помирюсь на одно письмо. Только что вс приведу в порядок - буду у тебя. Да нет ли, брат, у тебя какой прозы, удобо-пропущаемой цензурой? Пришли, коли есть. Есть еще у меня не просьба, но только спрос: не вздумаешь ли ты дать мне стихов двадцать из Евгения Онегина? Это хорошо бы было для толпы, которая не поймет всей красоты твоей Прозерпины или Демона, а уж про Онегина давно горло дерет. Подумайте, ваше Парнасское величество! Обнимаю тебя. Матюшкин тебе кланяется и слепец Козлов, который только что и твердит о тебе да о Байроне. Люби Дельвига.
100. А. Н. Вульфу. 20 сентября 1824 г. Михайловское.
Здравствуй, Вульф, приятель мой!
Приезжай, сюда зимой
Да Языкова поэта
Затащи ко мне с собой
Погулять верхом порой,
Пострелять из пистолета.
Лайон, мой курчавый брат
(Не Михайловской прикащик),
Привезет нам, право, клад...
Что? - бутылок полный ящик.
Запируем уж, молчи!
Чудо - жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света;
Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же - то смертельно пьяны,
То мертвецки влюблены.
В самом деле, милый, жду тебя с отверстыми объятиями и с откупоренными бутылками. Уговори Языкова да отдай ему мое письмо; так как я под строгим присмотром, то если вам обоим за благо рассудится мне отвечать, пришли письма под двойным конвертом на имя сестры твоей А.<нны> Н.<иколаевны>. До свидания, мой милый.
А. П.
<Приписка Анны Николаевны Вульф:>
Александр Сергеевич вручил мне это письмо к тебе, мой милый друг. Он давно сбирался писать к тебе и к Языкову, но я думала, что это только будет на словах. Пожалуйста отдай тут вложенное письмо [к] Языкову и, ежели можешь, употреби вс старание уговорить его, чтобы он зимой сюда приехал с тобой. Пушкин этого очень желает; покаместь пожалуйста отвечай скорее на это письмо и пришли ответ от Языкова скорее. Сегодня я тебе писать много не могу. Пушкины оба у нас, и теперь я пользуюсь временем, как они ушли в баню. Я надеюсь, что твое беспокойство на счет А.<нны> П.<етровны> кончилось. Пожалуйста, моя душа, ежели можешь, пришли мне книг; я боюсь тебе надоесть с этой просьбой, но так и быть - полагаюсь на твою [родственную] братскую дружбу. Прощай, моя радость; с нетерпением будем мы ожидать твоего ответа. Не забывай тебе душою преданную Анну Вульф.
Сентября 20 1824 года.
Лев тебя цалует.
Адрес (рукою Анны Николаевны Вульф): Его благородию милостивому государю Алексею Николаевичу Вульфу. В город Дерпт.
101. А. А. Дельвиг - Пушкину. 28 сентября 1824 г. Петербург.
Великий Пушкин, маленькое дитя! Иди, как шел, т. е. делай, что хочешь, но не сердися на меры людей и без тебя довольно напуганных! Общее мнение для тебя существует и [порядочно] хорошо мстит. Я не видал ни одного порядочного человека, который бы не бранил за тебя Воронцова, на которого все шишки упали. Ежели б ты приехал в Петербург, бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей [наших] русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения к слабым. Не дразни их год или два, бога ради! Употреби получше время твоего изгнания. Продав второе издание твоих сочинений, пришлю тебе и денег и, ежели хочешь, новых книг. Объяви только волю каких и много ли. Журналы все будешь получать. Сестра, брат, природа и чтение, с ними не умрешь со скуки. Я разве буду навозить ее. Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! - Квартальных некому бить! Мертво и холодно или иначе: свежо и прохладно!
С приезда Воейкова из Дерпта и с появления Булгарина литература наша совсем погибла. Подлец на подлеце подлеца погоняет. Ездят в Грузино, перебивают друг у друга случай сделать мерзость, алтынничают. Офицеры занимаются новопривезенными из Варшавы темпами. Теперь мера всех артикулов вот какая: раз, два, три. Карамзин теперь в отчаянии. Для него одно счастие [видеть] наслаждаться лицезрением нашего великодушного и благословенного монарха. А он путешествует! Жуковский, я думаю, [уже] погиб невозвратно для поэзии. Он учит великого князя Александра Николаевича русской грамоте и, не шутя говорю, вс время посвящает на сочинение азбуки. Для каждой буквы рисует фигурку, а для складов картинки. Как обвинять его! Он исполнен великой идеи: образовать, может быть, царя. Польза и слава народа русского утешает несказанно сердце его. Но я заболтался - пора перестать. Благодарю за Онегина. Льва целую, но не пишу ему. Первое: за ним письмо еще, а второе некогда. Завтра ваш человек рано уезжает. Пиши ко мне чаще - я твой верный ответчик. Спешу скорее отделаться от Цветов, чтоб обнять тебя физически.
Дельвиг. 28 сент.
102. П. А. Вяземский - Пушкину. Начало октября 1824 г. Москва.
Вяземский, видя в Московских ведомостях объявление о продаже нового издания Кавказского Пленника, писал к Жуковскому, чтобы узнать с дозволения ли Сергея Львовича и в следствие ли какой-нибудь сделки с ним прислал сюда свое издание Ольдекоп. Жуковский, переговорив с Дельвигом, отвечал Вяз.<емскому>, что никакой сделки нет, и что продажа нового издания беззаконная. В след за сим Вяз.<емский> послал за книгопродавцем Ширяевым, который отвечал ему, что Ольдекоп заплатил Сергею Львов.<ичу> за право продавать свое издание. Спрашивается, которое из двух обстоятельство справедливо: если право не дано Ольдекопу, то пусть Александр Пушкин пришлет формальную доверенность на имя Василья Львовича или на имя Вяземского, для остановления продажи в Москве - или в данной доверенности кому-нибудь в Петербурге упомянет о 200 экземплярах, купленных от Ольдекопа московским книгопродавцем Ширяевым.