Сохранились 8 писем Чехова к Потапенко и 69 писем Потапенко к Чехову.
И. Н. ПОТАПЕНКО — ЧЕХОВУ
5 февраля 1894 г. Москва
Твои томы, дражайший мой Антон, в переплете уже, но из этого не следует, что ты не приедешь в Москву до моего отъезда. В Обществе драматических писателей получил для тебя 272 р. и передал их Маше. От этого до трех тысяч далеко, и на кой черт тебе такая прорва? Но таки доехали с комфортом[1], но Гольцев открестился, а обеих взял Ремезов. Спал сегодня три часа, ибо вчера с Гольц и сестрами были в Эрмитаже, следовательно, вел себя как прилично сыну корнета, а не как писателю. А нынче целый день пишу очерк, который завтра имею несчастье читать в Словесности[2]. Немировича сейчас увижу в подготовительном заседании той же Словесности и скажу. Завтра Лавров именинник, и ему покупают какой-то подарок. Кажется, рискну присоединить твое имя, по пословице — маслом каши не испортишь.
Я в страдательном состоянии духа. Влюблен в Лиду[3], и толку — никакого. Радуюсь за Хину, потому что эти мерзавцы еще скорее забыли ее.
Кланяюсь всем носящим имя Чехова.
Твой И. Потапенко.
И. Н. ПОТАПЕНКО — ЧЕХОВУ
10(22) мая 1894 г. Париж
Paris, 10 mai.
Что за фантазии, милый Antonio, думать, что я — свинья?[5] Достаточно признавать, что я человек, чтобы ожидать от меня большего свинства, чем от самой жирной свиньи. Но нет, в моем поведении не было свинства вовсе. Мне тысячу раз хотелось написать тебе, но настроение все время было столь гнусное, что не хотелось портить тебе твой обед, это — единственное основание моего молчания. Сейчас мое настроение нисколько не лучше, но этому надо положить конец. Я беру метлу и гоню его к черту.
Решительно не понимаю, почему я сижу в Париже, а не в Орле, Твери, Москве, Серпухове. «Пустяки двигают нами», и никем так, как мной. Парижа я совсем не вижу, а вижу какие-то свиные рыла[6], как было с городничим. Что дал тебе Крым? Написал ли пиесу?[7] С моей пиесой глупая история. Она наследственным образом попала в петербургский комитет, на том будто бы основании, что я в Москве persona grata [8]. До сих пор не имею известий[9]. Твое описание мелиховской закуски и прочего тронуло меня до глубины души, и мне до смерти захотелось быть в Мелихове. Но пока что — посидим и в Париже. Здесь Яворская с Коршем, но я ее не видел, так как не могу здесь предложить ей ночлега в случае, если она не поладит с своим антрепренером.
У нас тепло, но только стало это сегодня, а то было холодно. Все цветет и зеленеет, но это до меня не касается.
Мое вечное перо, рекомендованное Сергеенкой, пишет невнятно, и потому я его бросаю и пишу обыкновенным. Если бы мне пообещали двести тысяч за то, чтоб я ответил на вопрос: что со мной будет завтра, то я не приобрел бы двухсот тысяч. Я думаю, другого такого неопределившегося человека, как я, нет в природе.
Здесь Эртель. Третьего дни был у меня. Прибыл без единого французского слова. На две недели и собирается в Лондон. Оказывается, что здесь также Репин, но не могу разыскать его.
Поклонись от меня своим старикам, поклонись Маше и Мише, а также Ивану Павловичу с супругой. Маше напишу. А ты, бога ради, напиши мне несколько строчек, только непременно Poste restante. Скоро я очищу свою душу и буду писать более здравые письма.
Крепко жму твою лапу.
Твой И. Потапенко.
P. S. Как здоровье Григория Александровича Мачтета? Лида поет вокализы.
И. Н. ПОТАПЕНКО — ЧЕХОВУ
17 (29) ноября 1894 г. Париж
17 ноября. 1894 г.
Внимай, Антон Павлович, тому, что я поведаю. Первое дело: держи мое местопребывание в весьма глубокой тайне, ибо так нужно. А второе — вот оно: попал я в тут-а-фе [11] отчаянное положение. Все посулившие бессовестно меня обманули, и я здесь дрожу от холода и прочих невзгод. Человеку, сидящему в теплом доме перед новоустроенным камином, это не вполне понятно, но художник должен вообразить. По каким делам я здесь, это трудно объяснить, а лучше не объяснять вовсе. Но выехать не могу, равно как и уплатить по некоторым счетам. И вот тебе задача: ежели имеются у тебя какие-либо ресурсы, на которые ты рассчитывал после 1-го декабря, а получить их можешь теперь, то сослужи службу, сбрось с себя деревенскую лень и съезди в Москву, возьми эти ресурсы, пойди в Лионский кредит [12] и соверши телеграфный перевод на мое имя[13] по следующему адресу: 60, rue des Mathurins, Paris, Potapenko.
1
В дневнике П. Е. Чехова записано 29 января 1894 г.: «Были Потапенко и Мезинова», а 31 января — «Гости уехали на 2-х санях. Увезли щенят в Москву» (ЦГАЛИ).
4
Печатается по автографу (ГБЛ). Письмо датируется по помете Чехова на письме — «94, II» — и по упоминанию о предстоящих именинах В. М. Лаврова (6 февраля).
5
Письмо Потапенко — ответ на несохранившееся письмо Чехова, очевидно осуждавшее Потапенко за легкомыслие в отношении Л. С. Мизиновой. Из ее парижского письма от 3 апреля 1894 г. Чехов знал, что Потапенко в Париже живет с женою, а с Ликой видится потихоньку от нее. «Свиньей» за отношение к Мизиновой Чехов назвал Потапенко и позднее, когда узнал, что она ждет от него ребенка (см. письмо к М. П. Чеховой от 2(14) октября 1894 г.).
7
О плане пьесы, которую Чехов собирался писать в Ялте в марте 1894 г., известно из его письма Суворину от 16 февраля 1894 г.
9
Возможно, что речь идет о пьесе Потапенко «Чужие». 8 января 1894 г. Потапенко сообщил Чехову, что написал два акта новой драмы. Для постановки на сцене императорских театров пьеса должна была получить одобрение Литературно-театрального комитета. Пьеса «Чужие» в результате была поставлена на сцене театра, для которого этого одобрения не требовалось, — на сцене театра Литературно-артистического кружка, 24 октября 1895 г.
13
8 ноября 1894 г. у Л. С. Мизиновой в Париже родилась от Потапенко дочь. Потапенко к этому времени отправился в Париж, тайком от жены и друзей. Считалось, что он поехал навестить отца; М. П. Чехова писала брату: «Потапенко… уехал в Херсонскую губернию, его отец болен» (29 октября 1894 т. — Письма М. Чеховой, с. 27). Чехов занял деньги для Потапенко в редакции «Русской мысли».