Вчера, роясь в хламе бумажном, нашел начатое и неотправленное Вам письмо от мая 33 г. [411] Жалко стало уничтожать, и я посылаю его Вам, Вы уж похерьте. От Вашей Оли Суб<ботиной>-Бредиус давно не имею известий, нашла ли своих милых. Пошлю ей в утешение «Пути Неб<есные>». Переходя к мал<ому> масштабу: попробуйте-ка пить сок тертой моркови, сырой! Купите терку, каждый день натирайте себе полфунта свежей морквы, выжимайте в тряпке, и пейте глоточками: сытно и благодатно. И сахар, и витамины, и будете здоровы. Укрепит сердце, нервы. Еще: ежедень сок пол-лимона и одного апельсина, с большим сахаром, куска четыре. Через месяца два и себя не узнаете. Станете толстеть, и нервы будут в вас петь Шопэна и Шуберта — «Неоконченную Симфонию». Вот вам, мое лечение — на 4 месяца. Но... не пропускать ни одного дня. То же и — Наталии Николаевне. А в Беллегарде Вашем — д<олжно> б<ыть> есть белладонна и гарденал. Это — седативное все, и полезное. Но от лимапель-синной морквы взыграете, и если будете строго соблюдать мое предписание — оба помолодеете на десяток годков.
Ну, так пишите в Белград, добейтесь, чтобы издали «Тьму и скорбь», а я закончу — постараюсь — «Лето Господне» — 2-ю книгу.
Благодатная Франция имеет всего в избытке, народ сыт, рынки полны, и если бы не затемнение — не поверишь, что мы в войне. Пока живу в тепле, и мог бы хорошо работать, если бы душа не расщеплялась. Принимаю успокоительное.
В такой я душевной разбитости, в таком волевом обмелении, что с 5 XII не мог подписать письмо! Вот, осилил, подписываю:
Ваш Ив. Шмелев.
<Приписка:> Обнимаю Вас, обоих!! — как бывало орал на нас надзиратель гимназии — обои остаетесь.
С приближ<ающимся> праздником Христова Рождества!
<Приписка:> Не забывайте меня, пишите — и тогда я возьму себя в руки и буду писать свое.
<Приписка> écrit en russe. I. Chméleff, écrivain. [412]
1940
348
И. С. Шмелев — И. А. Ильину <18.I.1940>
<Открытка>
18. I. 40
Поздравляю урекаю обнимаю ожидаю.
Шмелев.
349
И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <20.I.1940>
Милый и дорогой друг Иван Сергеевич!
Праздники прошли, а я Вас не поздравил. Лежал две недели в гриппе — никак не мог одолеть его, — ни лекарствами, ни потениём — не берет и все. А от гриппа воспалились оперативные шрамы и очень усилились мои головные боли. Чтобы есть, надо писать, а писать можно только, ценою мучительных болей. Я вообще живу сквозь муку и когда это кончится, не вижу. В ноябре-декабре, казалось, слабеет, а теперь опять взмыло кверху. А доктора тут не интуитивны донельзя... Он или должен найти что-то в крови (etc.), чтобы дать непомогающее и дорогое лекарство; или же он имеет свою панацею (препарат от дристнёвой железы, или подкожный витамин, или экскремент из пчелиного яда) — который он вам и запускает, интересуясь вами только как объектом наблюдения и сердясь на вас, если от его экскремента вам не полегчало. Вот так и живу — с тревогой созерцая каждый следующий месяц прожитка, продираясь сквозь муку и пребывая в каком-то небывалом духовном одиночестве. Если бы отняли у меня моего Ангела-Хранителя — то я бы зачах окончательно. А она меня выкармливает — и я — как это ни странно, — прибавил за полгода — три кило в весе.
Дорогой мой! Поздравляю Вас с прошедшими праздниками и клянусь Вам, что если бы я был богат, то я давно уже обеспечил бы Вас и устроил бы Вам спокойную жизнь на солнышке. Но нищ есмь аз! Вчера читали сказку русскую про правду и кривду, так у меня сердце умилялось и трепетало: «криводушнай-ят и правдивай-та». Но вот Господь все не посылает нам умыться из ручья, «влесть на дуп та» и «услыхать эфта бясовская таковища». Вот и побираемся. Так странно: уровень здешних русских не идет дальше сплетен и интриг. Поп (соборянин) злобный интриган, черносотенец и кляузник; член масонской «русской правды». {9} Так ничего не придумал лучшего, как на исповеди допросить меня, не масон ли я, и получив категорическое (конечно) отрицание — допустить меня к причастию и post factum [413] объявить меня масоном... — А туземцы — считают себя законченными, каждый на свой лад, не «ищут» и свободы духовного видения лишены вовсе. Каждый имеет свою готовую карманную «ми-мистику» и ею меряет людей. Словом, я чувствую себя в беспросветной ссылке. Права на труд не имею. И удивленно спрашиваю: «Господи! Я мнил себя слугою Твоим... Неужели я не нужен Тебе для России? Доколе же быть мне, забытым в чужом архиве?»… И — покоряюсь. Плачу, но не ропщу.
412
écrit en russe. I. Chméleff, écrivain (