Ах, милый, милый Иван Александрович... брат мой, друг мой... да неужто всё и все будут одинаково и одинаковы под сургучом полиц<ейского> удостоверения — и только? Отработанный, мятый пар?! Да не может этого быть! Да ведь страданьями, да ведь вглядываньем, вдумываньем, вчувствованьем... в конце концов Бог создастся! — если бы я и не верил в Него! Я пробую что-то бормотать, чего-то искать... ах, запутаюсь я в «путях небесных»… Но это я случайно, как-то наскочил, и из кусочка стал лепить. Долеплю ли? Ну, все же хоть расскажу историю одной чудесной жизни, жизни родного дяди Олиного, [68] что слыхал, что сам видал, что... снилось, из чего я сам для себя что-то добываю, как бобр хвостом жилище себе строю, чтобы не испариться мне, не стать «водовозом», опоганивающим источники.
Целую Вас и Наталию Николаевну. Боже, смилуйся, откройся, обласкай, хоть на грошик Себя дай — душе истомленной.
Потребность была аукнуться-крикнуть. А время-то идет, идет... а я все кручусь, а сроки нагоняют...
Ваш несуразный Ив. Шмелев.
236
И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <5.IV.1935>
Мой милый и дорогой друг, Иван Сергеевич!
Огорчило меня Ваше последнее письмо. Ради Господа, не давайте себя так загруживать! Люди — варвары, им что? Пияют и мотают. Для меня нет ничего нерво- и душе-разрушительнее, как творить под погонялкою, жмать свое вдохновение, напирать и торопить! Вы просто не обещайте. А, обещав, бессовестно (т. е. тогда уже спокойно и не стыдясь) — обманывайте. А обманув — не сердитесь на тех, кого Вы обманули. Я на эти случаи даже поговорку сочинил: «обещал, да обнищал». Бери меня за рубль — за двадцать.
Надо делать только то, что кормит. А для воззваний о посещении вечеров — есть Алданов и Балданов, Лукаш и Хитряш.
Ради Бога, именно, вникните, — ра-ди Бо-га, не трепетайтесь и не замучивайтесь!…
Одновременно с этим письмом посылаю рабу Божию Иулию [69] — статью о «Лете Господнем». И прошу его напечатать ее дня за три перед Вашим вечером. Будете читать ее — помните! Я писал ее, как перед Истинным. Литературной критики я там не даю. А она у меня имеется. Я Вам пришлю ее интимно, на отдельной бумажке, чтобы, если бы Вы признали какое-нибудь из моих замечаний правильным — Вы могли бы при втором издании какие-нибудь ретушительные черточки чуть изменить. Все эти мои «критические заметки» говорят только о чисто внешней литературной поверхности, никак не касаясь не токмо «стиля», но тем более чего-нибудь более глубокого. Теперь буду писать о Богомолье.
Для Вас — только для Вас — постараюсь послать что-нибудь инвалидам. Ох, не люблю я этого жматия на вдохновение. Да и что я — инвалидам? Каждый раз как близится Ваш вечер, я грущу, что не могу прилететь и послушать. Нужно же для чего-то такое оудаление!
Барт<ельс> переезжал на другую квартиру, покупал себе автомобиль (sic! sic!) [70] — «замучался» — и получив кандрюшкину рукопись, еще не вчитался в нее. Говорит — что перевод первых трех страниц маловразумителен — но и за это не ручается. Я говорил ему о Вашем желании. Очень надеюсь, что дело будет двигаться дальше — если не с Няней, то со сборником.
Ваш рассказ о буйстве кучера — и о «визитах» его поверг нас в тихий ужас. Что только делается и что возле нас и вокруг нас!
Гиппиусиха-Корга — умилилась кочерга! Это случай, Вами предусмотренный в Праздниках: «стоит-стоит — кочерга — и вдруг — пое-едет»… Так вот — это с ней случилось. Но ничего. Атдобрить — по-своему даже просто вроде правды высказала, фараонова невеста. Молодец, старушенция. И честно так обратилась. А фараон [71] — промолчал? Невесте поручил? Гм.
68
Главными героями этого романа были реальные люди, носившие те же имена, что и в романе, дядя Ольги Александровны — Виктор Алексеевич Вейденгаммер и его гражданская жена Дарья Королева. В 1900 г. архитектор-инженер В. А. Вейденгаммер стал послушником в Предтеченском скиту Оптиной пустыни и скончался там в 1916 г.