Ваш Ив. Шмелев.
<Приписка:> Жажду читать (и многое надо), а нельзя. «Пишшши, с<уки>н с<ы>н!» — кричит жизнь.
<Приписка:> Есть ли Фрейд на рус<ском> яз<ыке>? Прочит<ал> Вашу Религ<иозный> см<ысл> филос<офии>. Еще буду. Читал больной и усталый, и мне было трудно все взять. Читал трепетно, к<а>к всегда. Надо о-чень сосредоточиться.
238
И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <20.IV.1935>
<Открытка>
Милый и дорогой друг!
Спасибо Вам за письмо от 15. IV. Во все вник и прочувствовал. Вчера появилось мое о «Лете Господнем». Сегодня отправил Семенову о «Богомолье». Одновременно пишу ему запрос по делам редакции. Считаю (да и не я один, а все), что введение туда г. К. Б. [85] было бы очень тягостным непоправимым ударом по русскому делу и фронту. Это признают открыто даже честные идейные кириллисты. Какой мерзостный тон будет! Какой вред! — Бартельс пока молчит. На днях буду с ним говорить. «Критич<еские>» замечания к «Лету» уже написаны, вышлю на днях. Но все касается только органического заделывания швов разрозненного писания. Очень мы радовались успеху Вашего вечера! Ради Бога, пишите дальше «Пути Небесные», не оглядываясь ни на что. Что выйдет — то и будет хорошо. По стихотв<орению> Н. И. Гнедича:
Фрейд Вам совсем не нужен. Если встретимся в этом мире, то я расскажу Вам о нем в общих чертах. [87] А ковыряться Вам в нем ни к чему. Главное, берегите свое телесное здоровье. А остальное даст Господь.
Мы оба душевно обнимаем Вас. Сердечный привет Ольге Александровне. А Нат<алии> Ив<ановне> Кульман — скажите от меня земной поклон за заботу о Вас!
Ваш всегда И. А. И.
1935. апр. 20
<Адрес И. С. Шмелева:>
Mr. Iwane Chmélof
2. Bd. de la Republique Boulogne (Seine)
Frankreich. France.
<Адрес И. A. Ильина:>
Prof. Dr. I. Iljin
Berlin-Wilm<ersdorf>
Sodener Str. 36 III.
239
И. С. Шмелев — И. А. Ильину <19.IV.1935>
19. IV. 35.
Булонь на С<ене>
Дорогой Иван Александрович, дай Вам Бог здоровья!
И насладился же, усладился же я великолепнейшей статьей-лаской Вашей о «Лете Господне» [88] и об авторе его — грешном рабе Иване! Так насладился-усладился, что целый день бегал по Парижу, отыскивая лампадку по сердцу, дабы затеплить ее и в кабинете, перед Богоматерью Херсонской, перед Богоматерью Сиэнской — Вашим даром от 23 дек<абря> 1930 года, и перед Св. Серафимом, полученным от почитательницы, собственной ее кисти. И нашел за 75 сант<имов> стаканчик «постный» с «остатками красного вина», чуть с розовинкой, но главное — с «ножкой» для подлампадника. И вышла из «французского выпивончика» лампадочка на-диво! И затеплил в подлампаднике, серебряном, на трех цепочках, лета 1841 г., как гласит проба-пробойка российская. Дар сей — от миланской почитательницы. И были гости: — Ив. Бунин с супругой и Галиной, [89] и Н. К. Кульман с супругой и ярый мой по-читатель и знаток, казак-поэт — тонкий, но нигде по гордости и строгости к себе не печатающийся — некий Вадим Никол<аевич> Родионов, посещающий по госпиталям одиноких, безвестно умирающих... — священный человек. И дивились, и ели солянку и кулебяку: было как бы благодарственное вкушание по окончании трудов «вечеровых», хотя Бунин положил только тот труд, что был на «вечере». Провожая Бунина в передней, услыхал от него «интимно сказанное»: «поздравляю Вас, дорогой, от души: прекрасно Ильин написал о «Лете», с нервом, с крепким словом, с подъемом, метко». А мой Родионов, как вошел, хотел начать с гимна Вам, но одумался, что ежели начнет с гимна, то... испортит аппетит и Б<унину>, и К<ульману>, по разным причинам. К<ульман> ревнив к критике, сам пишет. Но ина слава солнцу, ина слава луне... Так писать можно только Вам, выносившему, создавшему свою философию искусства, свою эстетику, и, главное, свою национальную, русскую, — и религиозную — основу критики произведений российского Искусства. Конечно, К<ульман> не может так. Ибо в нем нет основы, выношенной, созданной, а... — «как Бог на душу положит». Отчего я всегда равнодушен к его рецензиям, как бы они ни были хвалебны. Они всегда приличны, но и только: на них нет «печати дара Духа Святого». Я вчера пять №№ «Возр<ождения>» купил, чтобы посылать друзьям, и по мере надобности. Сердце мое горело, когда читал. Го-споди, достоин ли сего? Но если хоть чуть-чуть... — «ныне отпущаеши раба Твоего... яко видеста очи моя». [90] Одно знаю: — и Вы «ухватили» это, предвосхитили! — сколько народу писало мне, что держат «Лето Господне» рядом с Евангелием, что читают в полосы уныния, что ежегодно, в день оный, перечитывают, что это «книга из книг», что... Но я будто акафист себе пою. Но письма у меня сохраняются, как укрепление. А ныне Вы всенародно подвели такой фун-да-мент, так засваили, что... уже слышится — «Я памятник себе...» Пусть только «сквэрный» — это что вот в Париже по сквэрам ставят, для Готье, Коппэ... и пр<очих>! К черту все монументы, мне бы дотащиться до русской могилки на русской земле и получить «крест» из родимой березы! И пусть грачи по весне орут... — в деревне бы схорониться. А книжки мои... — написаны, еже писах — писах, а там — все трава забвенья. Но дорого мне сознавать, что Вы так внушительно и так «из сердца» написали «на всю вселенную». Кой-кого, небось, и покорчило. Земно кланяюсь за то еще, что великолепно покрыли — припечатали «13», именно — «13». Тут даже К<ульман> не выдержал: «вели-ко-ле-пно!» — сказал. Его О<льга> А<лександровна> простым сердцем довела до восклицания, а я и не шевелил, чтобы не дробить. Мне нисколько не стеснительно благодарить Вас за Вашу песнь о «Лете», — это пропето, для общей радости. Знаю, что многим-многим дали Вы испить воды живой, и они сердцем благодарны Вам. И теперь не одна тысяча читателей по-пьют! Покупать немногие пойдут, — не на что, — но все же ку-пят... а, главное — в библиотеках затребуют. А кои и обзаведутся.
87
Здесь необходимо сделать следующее замечание. Известно, что Ильин интересовался психоанализом, даже встречался с Зигмундом Фрейдом (из воспоминаний А. К. Герцыг следует, что в 10-е годы Ильин был его пациентом), был знаком с трудами К. Г. Юнга. Но, судя по этой фразе, относился к данному направлению весьма критически.
88
Имеется в виду статья Ильина «Православная Русь. «Лето Господне. Праздники» И. С. Шмелева» // Возрождение. — Париж, 1935. — № 3606. — 18 апр. — С. 3–4.
89
Упоминается Г. Н. Кузнецова, последняя любовь писателя, с конца 1920-х годов жившая в доме Буниных в качестве «члена их семьи» (так называемая