Объективно от этого смерть не наступит; но мучения идентификационного порядка могут осложнить, затянуть, углубить первоначально-личное заболевание Ивана Сергеевича, преобразуя и воспроизводя заболевание Сергея Ивановича...
Вот, что я хотел сказать Вам, милый друг. Вот, куда я вел. Высвободиться из таких эмоционально-нервических клещей — можно только приняв эту гипотезу и осознав это душевное заблуждение, эту расплату за творческое воспроизведение. Поэтому не браните меня за письмо, а окуните его в свое одинокое сердце и осозерцайте.
Душевно Вас обнимаю. Завтра сальто-мортале.
1946. XI. 23
Ваш И. А. И.
PS. О себе писать не буду. Публика за кулисами не нужна, нетерпима. Пускают ее только в Варьете — да и то «не для того», а «для другого».
431
И. С. Шмелев — И. А. Ильину <24.ХI.1946>
24. XI. 46.
Дорогой Иван Александрович,
Допустил досадную опрометчивость, винюсь перед своею совестью и Вами, — ввел в заблуждение.
Ни переводчица, ни издательство никаких моих «прав» не нарушали. Запамятовал я, а теперь вспомнил, да и К<андрейя> мне доказала, переслав мое п<ись>мо от мая 45 г., — полтора года! Я сам включил «Даму с собачкой», хоть и не люблю этот рассказ. А включил потому, что нельзя было ничем заменить: или велики, или — «малодоступны». А издательство, из-за моего плана, вынуждено было расширить смету на «сборник», пустить по 7 фр. 60, вместо 6 фр. 60! — как предполагало сначала. И волей-неволей оказалось вынужденным отставить «Новую дачу». А посему и изъять мои слова об этом рассказе, о-чень важном, по-моему. Нет, издат<ельст>во проявило ко мне полное внимание, как и К<андрейя>. Я кругом виноват. Это моя болезнь все во мне путает, изводит меня. Теперь новое лечение, опять разные уколы... — мышьяк, стрихнин, гормоны...
Так вот-с... дал маху, спешу загладить, виновата моя опрометчивость, а я несправедливо «урекал» людей. А мне бы надо благодарить их — что и делаю, в душе! — за то, что дали мне возможность, — редкую! — сказать чужестранцам о русском большом писателе, о — нашем. Не вмените мне, если мои мыслишки показались Вам скудными и скучными. Жду книжки. Только I экз. пока прислан. А всего издат<ельст>во дает... 2 — мне. Посланный К<андрейей> и пропавший — был от нее, gratis. Жду еще один. Покупать — купилов нету.
Ну, потешу маненько... В России слыхал, вспомнилось.
Разговор парней: — «Пили вчерась?» — «Пи-ли... люто пили». — «А Васька?» — «В доску. Отливали». — «Ну?.. отлили? очухался?» — «Боле десятка ушатов, под колодцем...» — «В себе стал?» — «Впо-лне... в своем уме. Вытрашшил глазищи... — «че-рти... дайте зонтик... дошшь идет...»
«Алмаз» — алмазом. Веселого нет. Жуком в щели.
Еще потешу... Рассказывал «покойный» Билибин. [784] На этюдах. С ним молоденькая художница. Пишут на усадьбе, за избами, скирд. Баба у прясла, глядит — жалеет. Воздыхает — «Энта, барин, молоденька... как те она... внучка ай дочка?..» — «Спутница». — Вздох, глубокий. Одна рука под мышкой, другая щеку подперла. — «Ну, что ж... ничаво... всяко бывает».
Эх, где они, перлы русские!..
Должно быть я опрометчиво ахнул, писал Вам об Андерсен, — не спросясь броду — полез в воду. Неуместно, а? Как-нибудь само сладится. Движения вод пока нету. Вчера, было, чёс с 4 в<е>ч<ера> затих. Утром — «а вот я, здравствуйте!» Обрадовал. Нашли мне грецкие листья — клал. Да они мертвые, все отдали. Аптеку придется открывать: такие-то батареи всякого добра, смотреть жуть. А глаз не боится, а чёс не устрашается. Каменный дом мог бы выстроить на эту «кухню»!
Будьте здоровы, милые.
Скулю.
Ваш Ив. Шмелев-хроник.
432
И. С. Шмелев — И. А. Ильину <27.ХI.1946>
27. XI. 46. Час пополудни.
Дорогой друг, Иван Александрович,
С припозданиями (сегодня, 27-го (!) утром в 10 ч.), потянув за душу, лег на коврик за дверью дроворуб, — песенку я услышал: «я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...» А я, со вчер<ашнего> вечера, уже выстанывал другую песенку: «Семь раз по-воду ходила — на восьмой надорвалась...» Есть продолжение — ? — «Семь раз милова любила — на восьмой....» — сами досочините.
784