Стали собираться к отъезду. Но я страшился. Я умолял Олечку меньше работать, но она не могла... продолжала. Я, проклятый, весь был в работе и хлопотах отъезда: «там отдохнем». 18-го был у нас в гостях др. Серов с семьей и арт. Кайдановская, приехали около 10 веч. и сидели до 12! И доктор это позволил себе, зная сердце Олечки! Она угощала, хлопотала. В пятницу 19-го — были боли, приходящие, давал ей капли и уже уговаривал пока отложить отъезд. (Я Вам писал, к<а>к Олечка устала). Я умолял ее не ходить на базар, (сколько раз я умолял!) я просил дать мне эту работу, это же для меня только прогулка. Она меня оберегала; она все на себя взвалила! В субботу 20-го она пошла на базар, я поехал в герм<анское> конс<ульство>, поспешил встретить ее у базара, нашел, отнял у нее сумку. В это день она совс<ем> не чув<ствовала> болей. Я нашел сам<ый> лучший иод<истый> препарат, рекоменд<ованный> швейц<арскими> и франц<узскими> профессорами (higiodine dr. Martinet) на малаге, и сам вместе с ней принимал. Она себя изматывала работой по дому (чистота!), стряпней и — стиркой! Она таяла, а я... попускал. Я не смел, боялся настаивать: это ее только расстраивало. И я в отчаянии махал рукой и — окунался в работу, забывался. Ждал — вот уедем — и отдохнет она 4 мес. И страшился. Раза два за эти 2 года она говорила мне: «Я тебе не доставлю мучений, хлопот, ухода за мной: я буду недолго болеть, и умру сразу». И еще, месяца за 2 до конца: «я чувствую, что скоро умру». Я плакал, только. В себе плакал. Много сил положила она и на Ива, — обшивала его, готовила пищу (ибо для меня особ<ая> пища, режим), сама ела мало, скудно. Я просил ее — да посиди, поешь спокойно, ляг после еды, хоть на час... Нет, она с утра до 5 ч. дня — на ногах. Посидит часок с газетой в креслице в кухне — и снова, до 12 ч. ночи! А я... писал... — В воскрес<енье> 21-го с утра ушла на базар. Ив д<олжен> б<ыл> через 1/2 ч. пойти к ней, чтобы нести покупки. Через 1/2 ч. она вернулась... с пустой сумкой! Дорогой схватил приступ болей и до слюны. Она посидела в лавке, и... и тут не села в tram, [228] а пришла пешком... Я поехал за доктором... Чекуновым (будь он проклят!). В 2 ч. был Чек<унов>. Нашел: давл<ение> 15, признаки гр<удной> жабы, артер-склероза. Дал горошину trinitrine’а. Через 10 м. боли утихли. Обещал завтра (22-го) приехать, оставил 3 пилюльки trinitr<ine’а>. В 5 ч. я дал ей одну. Боли опять прошли. Весь остаток дня — не было. Олечка напис<ала> письмо племяннице и отправила его с Ив, кот<орый> уход<ил> домой к матери. Писала: вот, отдохну 3 мес. в Латвии, и вернусь прежней тёть-Олечкой. Легли хорошо, без болей, в 1-ом часу (!). Я умолял ее, на коленях, лаская и плача, чтобы она разрешила телеграф<ировать> Вам об отмене чтения. Говорил — погодим 3–4 нед<ели>, полечись, полежи, и тогда, когда боли пройдут, поедем, иначе я не могу, я не поеду, это — безумие. Она, наконец, сдалась: ну, завтра посмотрим. Ночь спала хорошо. Встала в 8 ч. Боли. Съела пилюлю. Я побежал за Чек<уновым>. Тут начин<ается> преступление. Я потерял голову. Чекунов, чтобы погасить боли, впрыснул Олечке 2 раза «пантонон» (это что-то от морфия). Я не знал, что это. С одного впрыскив<ания> она не задремала. Он — 2-ой раз! И — на 2 1/2 часа уехал, велев вызвать сес<тру> мил<осердия>. И, кажется, (темное дело) наказал ей еще... впрыснуть! Она увер<яет,> что не впрыснула, а впрысн<ула> камфору. — Я помчался за лекарствами. В 12 ч. дня — были вызв<аны> плем<янница> и друзья — у Ол<ечки> стали холодеть руки и ноги, страшн<ый> хол<одный> пот. За 1/2 ч. она говор<ит> племя<нни>це: Ваня ничего еще не ел, накормите его, а то он опять заболеет. И еще: мне дышать не трудно, но после впрыскиваний мне стало хуже, я как одурманенная.. Была рвота. Надо сказать, что она не выносила наркотиков. От Даверова порошка — еще в молодости — с ней был обморок, и я насилу привел в чувство. Dr. не спросил, как она выносит морфий. Я не знал, пантонон — что-то от морфия. Она впала в бесчувствие. Прикладывали бутылки... сестра мил<осердия> растерялась... доктора, скорей доктора... Найденный фр<анцузский> доктор сказал — умерла. Чекун<ов> явился через час после кончины. Сказал — закупорка серд<ечного> сос<уда>. Он ее убил. Так я чувствую. Сердце уснуло. Сердце не выдержало. Ее можно было спасти...