Послал Вам «Валаам». Примите же, как искренний, м<ожет> б<ыть> уже последний дар писателя-друга. Я сдел<ал> огромное усилие, чтобы все Вам написать. Дочего же мне это все — гадко, но я снова раскопал эту кучу гнилья, мучаясь, чтобы только попытаться снять с Вашей души ту сеть, ту муть, которыми могли, м<ожет> б<ыть> пытались — внушить Вам свою «правоту» и нанести мне духовный удар. Потерять Вас — рана незаживаемая была бы. Не дай, Господи! Этого нечем заполнить, как неизбывную утрату. Простите меня за эту муку.
Ваш Ив. Шмелев..
316
И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <22.II.1938>
Милый и дорогой Иван Сергеевич!
Ваши последние письма доставили мне большое огорчение. Оно тем чувствительнее, что я не могу ни успокоить Вас на расстоянии, ни утешить.
Умоляю Вас, не думайте, пожалуйста, ни о какой трещине в наших отношениях в связи с Ригой. Я решительно не считаюсь с известиями оттуда, да и поступает ко мне их очень мало. Это до такой степени все не весит духовно — как и в каком порядке намотался этот клубок недоразумений и взаимных досад. Меня огорчает в этом два пункта:
1) Что Вы так болезненно воспринимаете этот клубок —
2) Что я попытался послужить Вам этой Ригой и доставил Вам столько огорчений. —
Боюсь только, что это все будет и впредь продолжаться — до тех пор, пока Вы будете слушать то, что пишет злая Раиса. [306] Это гадкая женщина, вредная и фальшивая. И по-моему — галлюцинантка. Она на глазах у собеседника свободно компонирует факты — всегда пачкающие других и ссорящие людей. Она несет Вам и мне две вынутые просфоры — и обливает их потоком инсинуаций и клеветы. Она буквально разжигает подозрительностью, и если ей поверить — то в душе вспыхивает что-то вроде мании преследования. Так было со мной. Умоляю Вас, оттряситесь от этой льстивой злобницы!
Студентку Беркгольц я знаю. Помните в Бесах девицу, которая приехала возбуждать студентов повсеместно к протесту? Еще гимназист возненавидел ее до кровомщения... когда мы с Нат<алией> Ник<олаевной> увидали ее впервые — мы так и прозвали ее «кровомщение». В делах, и в издательских особенно, она «ни хряна» не понимает. «Право издать» и «право собственности» — смешивает от наивности. Она уполномочена была студ<енческими> организациями «вести это дело». Словом, тут вороха — но не зла, и не злобы, и не недобросовестности, а наивности, самомнения и путаницы. Вы дали им книгу издать. А у них с самого начала на это не было ни гроша. Признаться — самолюбие не позволяло. Значит, надо добывать монету; а она не добывалась. Отсюда затяжка. Вы запрашивали — а они «надеялись» и «не признавались». И целый год выдумывали разные комбинации, как выйти из этого без ущерба, без позора и обиды. И не выдумали. Одна моя вещь лежит у них уже 1 1/2 года.
В злобу и преступность — все это превращается только у Раисы и через ее злобу.
Что касается Г<еоргия> Е<вгеньевича> — то я здесь судить не берусь. Мне неизвестно, когда, как и через кого он посылал. Знаю только, что в сентябре, получивши Ваше тревожное письмо, я немедленно переговорил с Р<оманом> М<артыновичем> — мы нашли временный исход, осуществили его, и я немедленно написал А<нтону> В<ладимирович>у, что это и для кого. Почему до Вас дошло это только через три или четыре месяца — я не знаю и не постигаю.
Я надеюсь, что Р<оман> М<артынович> скоро посетит Вас и Вы с ним обсудите все эти дела.
Но при чем же тут наши с Вами отношения — духовные, художественные, братские?! Грустно, что Рига доставила Вам после радостей — огорчения. Грустно, что я как-то боком причинен этому и повинен. Но вот и все. Если бы я мог, я давно покрыл бы недоплаченное Климовым. Не могу...
Пишу я, правда, редко. Не выходит. Ушел в замкнутость. У меня много неприятного в не личной жизни (с августа — и все ухудшается). Люди эксплуататоры и предатели. Преуспевают одни мерзавцы в этой жизни. Dones eris felix, multos numerabis amicos. Tempora si fuerint nubila — solus eris. [307] От этого у меня сделалась мизантропия и необщительность. С Авдеичем, [308] напр<имер>, я не виделся более полугода. Судьба моя темна и трудна. Я вижу только Господа надо мною. Но когда делается очень погано — и я по малодушию ропщу — тогда я и Его теряю на короткое время. Я часто завидую умершим — свершили и ушли...
307
Dones eris felix, multos numerabis amicos. Tempora si fuerint nubila — solus eris (