Вот часть о Шмелеве имеет такие главы:
1. Шмелев как нац<иональный> поэт русской скорби.
2. Биографический путь его вдохновения — от Детских восприятий — через Омут — и до зрелейших созданий.
3. Эстетический материал Шмелева — язык, слово, стиль.
4. Предметные корни этого стиля.
5. Строение художественного акта у Шмелева: чувство, воображение, мысль, воля, чувственные восприятия, юмор.
6. Эстетические образы Шмелева — простецы; духовные;{6} совестные; богомольцы; отчаянные.
7. История любовная — худож<ественный> анализ, строение, замысел, предмет.
Противопоставление — Бунину (не подчеркивая).
8. Лето Господне, таковых есть Царство...
9. Богомолье; святая Русь. Горкин.
10. Художественный предмет Шмелева. Поэт мировой скорби.
Противопоставление Шмелева — Ремизову дается прикровенно в части о Ремизове. Ибо Ремизов застревает в муке и страхе. А Шмелев «страхом» не страдает, а муку почти мгновенно преобразует в страданье и скорбь.
Вот отрывок из главы о Ремизове:
«Мука и страдание не одно и то же.
Мука есть состояние тварное, темное и ожесточенное. Мука обособляет человека, замыкает его в себе, погружает его в животность существования, в безнадежность, страх и отчаяние. Ремизов прав: это именно от нестерпимой муки «завидуют мертвым» и «ложатся в могилу» заживо... Это из тьмы — родятся мука и страх.
Страдание же есть состояние духовное, светоносное и окрыляющее; оно раскрывает глубину души и единит людей в полу-ангельском братстве; оно преодолевает животное существование, приоткрывает дали Божии, возводит человека к Богу, побеждает отчаяние, дает надежду, укрепляет веру. В страдании — тает тьма и исчезает страх.
В муке человек, подобно животному, цепляется за жизнь; и в минуту отчаяния уходит из жизни решением своего произвола.
Человек, научившийся страданию, не цепляется за жизнь, ибо она для него — не более, чем земная жизнь; и отозванный из жизни — уходит к Отцу:
Мука зовет к жалости. И жалость есть согласие на несовместную муку. Жалость ведет не вверх, а вниз: в тварную темноту, в замкнутое обособление. Жалеющий сам опускается до муки, а не помогает мучащемуся возвыситься до страдания. И потому жалость, бездуховно и беспредметно размягчающая душу, есть путь неверный и не зиждущий. Она сама требует преодоления.
Христианство не благословляет на «муку» и не зовет к «жалости» (вопреки Толстому). Оно благословляет на страдание и зовет к свету и радости. Оно уводит от муки и учит победе. И страх в нем исчезает. Христос не «мучился» на Кресте, а страдал и скорбел; и путь Его был светоносный и победный. В этом смысл Христова Воскресения, победившего тьму, муку и страх.
А. М. Ремизов — поэт муки, страха и жалости... Но исхода, пути к победе у него нет. Здесь та ветхозаветная — мифическая, магическая, колдовская и сказочная — до-исторически первобытная — «сень смертная», где Христос еще не воскрес»…
Вот, милый друг, Вам проба пера. Посылаю Вам ее и очень прошу Вашего благословения, в веке нерушимого. И, пожалуйста, не пишите мне больше, что Вы кого-то «потеряли» и что кто-то Вас «разлюбил». Это слова и поступки — для людей недуховного измерения. А наш брат верит Предмету. А до Предмета не доходят никакие болтовни — ни рижские, ни парижские, ни препари-шские. Пока мы с Вами живы — мы два Ивана, российских сына; и никаких гвоздей.
Обнимаю Вас и жду отклика. Хорошо бы осенью книгу-то бы выпустить! Еще прошу: пришлите оттиск Иностранца — здесь эту книгу не достать. [313] И адрес Ваш.
Ваш И.
1938. IV. 10. День моего урождения.
313
Оставшийся незаконченным роман «Иностранец» публиковался в 1938 г. в Париже в журнале «Русские Записки» (№ 4, 5, апр. — май).