ПЕРЕПИСКА ИЗ ДАВНЕГО ВРЕМЕНИ
Владу из Гусь Буки, как знатоку советской жизни в прошедший период
Идешь по жизни, как по минному полю в сопровождении вологодского конвоя, или еще сказать, по городу Парижу в вечерний час - нет-нет, да и на что-нибудь наткнешься. Не на мину, так на "шоколя", как добрые парижане называют продукты собачьей жизнедеятельности. Это как раз мы с Толей Федоровым часиков в десять вечера шли по Авеню Мэйн на Монпарнасе. Будете смеяться, но в Париже именно есть такая авеню, не хуже, чем в Пеории, штат Иллиной. Идет Толя, о глобализме рассуждает. В ту пору, в апреле девяносто второго, еще не все выговаривали, а мой приятель, страстный русофил, все это дело уже обличал. Я ему сколько раз говорил, что "цивилизацию гамбургеров" хаять можно, нужно и приятно, но не в пользу же цивилизации пирожков с тухлым ливером по пять коп.. Вот, значит, рассусоливает Толик про особый путь, а я ему и говорю:
- Ты, - мол, - друг, американизм обличай, а под ноги все равно посматривай, а то во вторичный продукт наступишь.
- Почему ты так решил?
- По индукции. Ты уже, пока от Гар Монпарнас идем, два раза наступил.
Это, однако, присказка. Сказка дальше будет. Прочитал я только что некую переписку. Понравилось. Но и на моем пути однажды такая корреспонденция попалась - ввек не забудешь.
Дело было на пятом курсе ВУЗа. Тут, конечно, экзамены, дипломная работа, выбор места для дальнейшей жизни. Но нельзя же все время только не разгибаться. Когда и просто за сигареткой лясы поточить. А тут открылось новое место на пятом этаже в левом крыле. Это редакция институтской многотиражки. Газетка у нас, в принципе, уже была, как во многих высшеобразовательных заведениях. Поскольку в московской керосинке такая же именовалась "За кадры нефтяников", то у нас путем перестановки слов образовалось "За нефтяные кадры", что, с учетом слэнга шестидесятых, звучало несколько двусмысленно. Был там какой-то грибок-боровичок за редактора, сроду никто газету не читал и в комнату редакции не заходил. Зачем?
А тут упомянутый гриб ушел на заслуженный отдых и в многотиражке появилась вполне пристойная редакторша лет тридцати, по имени Лиечка. Знаете, в таком стиле времени - Евтушенко, Кристалинская, Аксенов, Римма Казакова. Последняя, между нами говоря, оказывается, жива и даже в прессе выступает. При опросе по поводу последних терактов так и сказала, что при необходимости "готова показать все сумки и не возражает против прослушивания телефонов. Готова даже до пупка раздеться, если понадобится". Эх, Риммочка, боюсь, что уж и не понадобится. Кабы лет сорок, сорок пять назад!
Кроме редактрисы еще и литсотрудник, обязательный срок отбывает после местного университета, старший брат моего одноклассника Саши, Стас по имени. Скоро и нам предстоит, но не в виде инженеров человеческих душ, а по колбам, задвижкам да трубам. Вот, значит, вокруг этих двоих молодых ребят и завелось потихоньку нечто вроде клуба. Кофей пьем, курим, байки травим. Сочинили мы к газетке приложение под названием "Кактус" с шутками юмора, опять же в духе времени, типа - завелся у нас постоянный автор Генрих Буровик. Компания-то та же, что тремя годами раньше взбодрила институтский СТЭМ, студенческий театр эстрадных миниатюр по тогдашней моде.
Заходим мы с ребятами однажды после лекций в редакцию, а там Лия со Стасом сидят, хихикают. Порешили они, оказывается, порядок в хазе навести, в ящиках лишние бумаги убрать. И нашли там клад. Переписку. Копии, наверное, четвертые, либо пятые, но текст читается хорошо. Одно жалко - никаким силами публикации не поддается. Только что для внутреннего пользования. Вот годы прошли, так теперь мучительно больно, что не снял для себя личную копию. Легкомысленные наши журналисты тоже промухали это дело. Стасик-то точно, я его спрашивал недавно, да и Лия, как кажется, иначе, наверное, где-нибудь да всплыло бы. Ладно, если буду когда-нибудь в Хайфе, найду ее и спрошу. А пока приходится воспроизводить по памяти, боюсь, что многие перлы при этом не восстанавливаются. Общий-то смысл, надеюсь, сохранен, но красоты стиля ...
Доложу еще, что прежний редактор, как нам сообщила его преемница, до нашей многотиражки заведовал районкой в лесном и горном Зилаирском районе, а еще до этого такой же районкой под Киевом, пока не уехал с Украины по причинам, не исключено, что связанным с этой как раз перепиской.
Прежде всего там была машинопись пьесы. Что это такое - передать не в моих силах. Сочинить же ... если б я так умел - так этим бы и зарабатывал на жизнь. Скажу сразу, что действие происходило в портовых кварталах города Гамбурга, штаб-квартирах капиталистических монополий и в партизанских районах неназванной колониальной страны, у одного из героев, уголовного элемента, нанятого полицией для слежки за сознательным пролетариатом, была кликуха "Родимое Пятно", а временами действующие лица переходили на раешник. Ну и что? Я сам примерно в такой же пьесе играл в пионерском лагере. Называлось - "Вперед, "Отважные"!" - в честь детской организации при Французской компартии, так сказать - "Allons, Сourageux!" Я лично был пионером Жаком, расклеивал на удобных местах плакаты с призывами к миру, а ажаны из старшего отряда всяко нас, французских пионеров-отважных, обижали, били дубинками, а всеобщего любимца Маленького Жана даже убили до смерти во втором акте.