"Да, уже целые тысячелетия, из века в век, из часа в час, из сердца в сердце передается всех и вся равняющий и единящий завет: чти скрижали Синая. Сколько раз человечество восставало на них, дерзко требовало пересмотра, отмены их велений, воздвигало кровавые схватки из-за торжества новых заповедей, в кощунственном буйстве плясало вокруг золотых и железных тельцов! И сколько раз, со стыдом и отчаянием, убеждалось в полном бессилии своих попыток заменить своей новой правдой ту старую как мир и до дикости простую правду, которая некогда, в громах и молниях, возвещена была вот в этой дикой и вечной пустыне со скалистых синайских высот!"3
Могут ли "в громах и молниях" возвещенные Моисею с высот Синая вечные и непреложные законы быть релятивными установлениями, "грех нарушения которых также простителен, как убийство на войне"? Грех убийства на войне, кстати, далеко не так простителен, как Вам кажется, по крайней мере в Библии и в христианстве, но не об этом сейчас речь. Не правее ли Вашей релятивизации закона эти слова, записанные Буниным после созерцания вершины Синая и скрепленные опытом "окаянных дней" русской смуты? "Чти Бога, Творца твоего", "не убивай", "не кради", "не лги", "не желай чужого добра", "не прелюбодействуй" - это не "доведенные до пустоты абстрактные принципы", но сути, на которых воздвигнут мир и при попрании которых он с неизбежностью разрушается, как дом, лишенный надежного основания.
Когда божественный глагол касается души художника, он, повинуясь гению совершенной гармонии и правды, всегда приводит законопреступника или к раскаянию, или к гибели, попросту потому, что таков абсолютный закон, порой скрываемый от нас в неполном нашем знании, но обязательно раскрываемый в поэтическом вымысле. Ведь и "Пир во время чумы" завершается не надменными рифмами гимна Чуме, которые вспоминаете Вы, но раскаянием и мольбой Вальсингама.
Таков суд над стихией законопреступной страсти, который, как Вы совершенно справедливо замечаете, является для меня моделью для суда над стихией революции. Впрочем, только ли для меня? В "Записках гадкого утенка" Вы пишете: "Но вот что отличает нашу революцию, и именно нашу, а не английскую или американскую: она попросту отменила нравственный опыт трех тысяч лет. Грешат все, но катастрофой была отмена самого понятия "грех". Как ни страшно любое насилие, еще страшнее насилие "по совести": "нравственно то, что полезно революции"... Оказалось, что никакая цель не оправдывает средств. Дурные средства пожирают любую цель... Средства важнее цели"4.
К этому добавить нечего. Никакой романтики, никакой поэзии в делах тех, кто провозгласил отмену нравственного закона, нет и быть не может, как не может быть романтики в преступлениях Чикатило или Джека Потрошителя. Единственные естественные чувства в отношении "стихии" их деяний тошнотворный ужас и отвращение.
Впрочем, одна ремарка все же необходима. Большевики не отменили, да и не могли отменить нравственный закон, как не могли они отменить закон всемирного тяготения или законы термодинамики. Большевики лишь объявили эти законы не существующими и стали безжалостно преследовать тех, кто пытался соблюдать их. Они верили сами и убедили большую часть нашего общества в том, что никаких абсолютных нравственных законов нет, все релятивно и классово: мораль, закон, интересы, цели. Мерзкая жизнь и ужасная гибель большинства революционеров и тех, кто поверил им и сам отбросил посох закона, - лучшее свидетельство абсолютности установлений, возвещенных Израилю с вершин Синая, индийцам - в откровениях древних смрити, китайцам - в правилах ритуала - ли, восстановленных конфуцианцами. То же, что случилось бы с человеком, объявившим, что он не верит в закон всемирного тяготения, и прыгнувшим с телебашни, случилось и с теми, кто разуверился сам и научил других неверию в нравственные установления, - самочинно отмененный ими закон попросту расплющил их.
Вы абсолютно правы, когда пишете в воспоминаниях, что российская революция была идейной и принципиальной отменой нравственного закона. Весь смысл коммунизма был именно в беззаконии. Пожелать завладеть чужим имуществом - не добровольно пожертвовать свое, но силой захватить чужое - в этом главный побудительный мотив коммунистической идеи Маркса и одновременно принципиальное нарушение восьмой и десятой заповедей Моисеевых. Поскольку никто добровольно своего добра не отдаст, то революция призывала к уничтожению социально чуждых элементов, то есть, нарушая шестую заповедь, к насилию и убийству. Отмена и нравственного закона, и исходивших из него формально юридических установлений государства, убийство царя как "воплощенного закона", отмена всей истории страны были обязательны для строительства нового, вненравственного мира, и в этом - нарушение революционерами пятой заповеди "почитай отца твоего и матерь твою". Стремление овладеть душой народа заставляло революционеров делать толпу соучастником своих преступлений, а потому лживо, нарушая девятую заповедь, сулить "мир народам, землю крестьянам и хлеб голодным", не думая ни минуты о действительном наделении землей, миром и хлебом никого, кроме самих себя.
Русская революция не наделила, но лишила людей имуществ, конфисковав, в частности, уже на следующий день после переворота все земли страны, ввергла народы в бесконечные внутренние и внешние войны, явилась причиной неслыханного со средневековья голода, когда в 1921 году в Поволжье, в 1933 1934 годах - на Украине, в 1941 - 1942-м - в Ленинграде людоедство и трупоедство становилось почти что обычным явлением. Но все это или скрывалось, или извращалось новой ложью. Ложь всецело заступила место правды в десятилетия тоталитарной диктатуры. И наконец, никакой нравственный закон не может быть предан забвению, пока сохраняется в сердцах людей источник и виновник этого закона - Бог. Богоборчество стало с первых же часов знаменем русской революции и привело к такому сатанинскому разгулу, какого не знало еще человечество. Так была попрана первая, и главнейшая, заповедь о почитании Бога и Творца.
Напомню, что попрание закона, тем более сознательное, идейное, неизбежно ведет к смерти. Войдя в стихию революции, поддержав партии, призывавшие к отмене закона (а таковы были и социалисты-революционеры, и социал-демократы - и левые, и правые, отличавшиеся в то время лишь тактикой, но не стратегией), наш народ головой бросился в бездну, совершил коллективное самоубийство. Слава Богу, нашлись люди, которые решили сопротивляться всеобщему беззаконию - одни молитвой, другие полемическим словом, третьи силой штыка. Блаженны те, кто сражаются за правду и жизнь доступными им оружиями. Из них и возникло Белое дело. Помните стихи Ивана Савина, белого воина и поэта, о генерале Лавре Корнилове:
Не будь тебя, прочли бы внуки
В истории: когда зажег
Над Русью бунт костры из муки,
Народ, как раб, на плаху лег.
И только ты, бездомный воин,
Причастник русского стыда,
Был мертвой родины достоин
В те недостойные года.
И только ты, подняв на битву
Изнемогавших, претворил
Упрек истории в молитву
У героических могил5.
Белое дело было в первую очередь борьбой за закон, за Правду. Там, куда приходили во время Гражданской войны 1917 - 1922 годов белые войска, восстанавливался российский закон и порядок, действовали российские суды, административные учреждения и государственные власти. Правительствующий Сенат заседал в Ялте до последних дней белого Крыма, до ноября 1920 года. "Уничтожение большевистской анархии и водворение в стране правового порядка" неизменно ставилось на первое место в списке задач Белого движения6.
"Граждане, власть большевиков в Ярославской губернии свергнута. Те, кто несколько месяцев тому назад обманом захватили власть и затем, путем неслыханных насилий и издевательства над здоровой волей народа, держали ее в своих руках, те, кто привели народ к голоду и безработице, восстановили брата на брата, рассеяли по карманам народную казну, теперь сидят в тюрьме и ждут возмездия... Как самая первая мера будет водворен строгий законный порядок, и все покушения на личность и частную собственность граждан... будут беспощадно караться". С этого воззвания, в котором далее шло подробное указание о восстановлении губернской и уездной администрации, судов, земского и городского самоуправления, началось в июле 1918 года антибольшевистское восстание под руководством полковника А. Перхурова в Ярославле7. Подобных примеров десятки. Россия как бы вновь возникала там, откуда удавалось изгнать большевиков, и исчезала сразу же вместе с приходом красных армий. Окончательное же поражение белых, по верной интуиции Георгия Иванова, означало, что "в страшный час над Черным морем Россия рухнула во тьму".