Твой Гоголь.
Я весь теперь погружен в историю малороссийскую и всемирную[730], и та и другая у меня начинает двигаться. Это сообщает мне какой-то спокойный и равнодушный к житейскому характер, а без того я бы был страх сердит на все эти обстоятельства.
Ух, брат! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! Да каких крупных! полных, свежих! мне кажется, что сделаю кое-что необщее во всеобщей истории. Малороссийская история моя чрезвычайно бешена, да иначе, впрочем, и быть ей нельзя. Мне попрекают, что слог в ней слишком уже горит, не исторически жгуч и жив; но что за история, если она скучна! Кстати: я прочел только изо всего № 1-го Брамбеуса твои «Афоризмы»[731]. Мне с тобою хотелось бы поговорить о них. Я люблю всегда у тебя читать их, потому что или найду в них такие мысли, которые верны и новы, или же найду такие, с которыми хоть и не соглашусь иногда, но они зато всегда наведут меня на другую новую мысль. Да печатай их скорей!
Поцелуй за меня Киреевского! Правда ли, что он печатает русские песни?[732]
Поклон всем нашим.
Гоголь – Погодину М. П., 2 ноября 1834
2 ноября 1834 г. Петербург [733]
Ноябрь 2. СПб.
Письмо твое я получил вчера[734]. Очень рад, что московские литераторы наконец хватились за ум, и охотно готов с своей стороны помогать по силам. Только я бы вот какой совет дал: журнал наш[735] нужно пустить как можно по дешевой цене. Лучше за первый год отказаться от всяких вознаграждений за статьи, а пустить его непременно подешевле. Этим одним только можно взять вверх и сколько-нибудь оттянуть привал черни к глупой «Библиотеке», которая слишком укрепила за собою читателей своею толщиною. Еще: как можно более разнообразия! и подлиннее оглавление статей! Количеством и массою более всего поражаются люди. Да чтобы смеху, смеху, особенно при конце. Да и везде недурно нашпиговать им листки. И главное, никак не колоть в бровь, а прямо в глаз. Эх, жаль, что я не могу для первого листа ничего дать, потому что страшно занят и печатаю кое-какие вещи[736]! но как только обстрою дела свои, то непременно пришлю что-нибудь. Впрочем, оно и лучше, что я теперь ничего не даю: теперь мое имя не слишком видно; но после напечатанья моих небольших мараканий все-таки лучше. Охота тебе заниматься и возиться около Герена[737], который далее своего немецкого носа и своей торговли ничего не видит. Чудной человек: он воображает себе, что политика какой-то осязательный предмет, господин во фраке и башмаках, и притом совершенно абсолютное существо, являющееся мимо художеств, мимо наук, мимо людей, мимо жизни, мимо нравов, мимо отличий веков, не стареющее, не молодеющее, ни умное, ни глупое, черт знает что такое. Впрочем, если ты займешься Гереном, с тем чтоб развить и переделать его по-своему, – это другое дело. Я тогда рад, и мне нет дела до того, какое название носит книга. Пять-шесть мыслей новых уже для меня искупают все. Ну, а известное дело, куда ты сунешь перо свое, то уже, верно, там будет новая мысль. Я готов плюнуть в башку глупому вашему Каченовскому за эдакие проказы. Мне нужны твои «Афоризмы». Это просто досадно.
Но обратимся к журналу. Как ему кличка? Да кто будет более всего работать? Киреевский будет? Пожалуйста, работайте не так, как вы всегда работаете. Что за лентяи эти москвичи! Ни дать ни взять, как наши малороссияне. Мне кажется, вам жены больше всего мешают. Ради бога, не забывайте, что и кроме жен есть еще такие вещи на свете, о которых нужно подумать. Печатаешь ли ты Демишеля[738], которого перевели твои студенты? Пожалуйста, печатай скорее хоть новую историю, которую ты, как говоришь, составил. Я сам замышляю дернуть историю средних веков, тем более что у меня такие роятся о ней мысли… Но я не раньше как через год приймусь писать.
Прощай, целую тебя пятьдесят пять раз.
Твой Г.
Гоголь – Погодину М. П., 14 декабря 1834
14 декабря 1834 г. Петербург [739]
Декабря 14. СПб.
Я получил письмо твое от ноября 20[740]. Об Герене я говорил тебе в шутку, между нами; но я его при всем том гораздо более уважаю, нежели многие, хотя он и не имеет так глубокого гения, чтобы стать наряду с первоклассными мыслителями. И я бы от души рад был, если бы нам подавали побольше Геренов. Из них можно таскать обеими руками. С твоими мыслями я уже давно был согласен. И если ты думаешь, что я отсекаю народы от человечества, то ты не прав. Ты не гляди на мои исторические отрывки[741]: они молоды, они давно писаны; не гляди также на статью «О средних веках» в д<епартаментско>м журнале. Она сказана только так, чтобы сказать что-нибудь, и только раззадорит несколько в слушателях потребность узнать то, о чем еще нужно рассказать, что оно такое. Я с каждым месяцем, с каждым днем вижу новое и вижу свои ошибки. Не думай также, чтобы я старался только возбудить чувства и воображение. Клянусь, у меня цель высшая. Я, может быть, еще мало опытен, я молод в мыслях, но я буду когда-нибудь стар. Отчего же я через неделю уже вижу свою ошибку? Отчего же передо мною раздвигается природа и человек? Знаешь ли ты, что значит не встретить сочувствия, что значит не встретить отзыва? Я читаю один, решительно один в здешнем университете[742]. Никто меня не слушает, ни на одном ни разу не встретил я, чтобы поразила его яркая истина. И оттого я решительно бросаю теперь всякую художескую отделку, а тем более желание будить сонных слушателей. Я выражаюсь отрывками и только смотрю в даль и вижу его в той системе, в какой оно явится у меня вылитою через год. Хоть бы одно студентское существо понимало меня. Это народ бесцветный, как Петербург. Но в сторону все это.
Ты спрашиваешь, что я печатаю. Печатаю я всякую всячину[743]. Все сочинения, и отрывки, и мысли, которые меня иногда занимали. Между ними есть и исторические, известные уже и неизвестные. Я прошу только тебя глядеть на них поснисходительнее. В них много есть молодого.
Я рад, что ты наконец принялся печатать[744]. Только мне все не верится. Ты мастер большой надувать. Пришли, пожалуйста, лекции хоть в корректуре. Мне они очень нужны, тем более что на меня взвалили теперь и древнюю историю, от которой я прежде было и руками и ногами, а теперь постановлен в такие обстоятельства, что должен принять поневоле после нового года. Такая беда! а у меня столько теперь дел, что некогда и подумать о ней.
Кланяйся от меня всем, да скажи журналистам[745], чтобы думали о том только, чтобы потолще книжки были и побольше было в них всякой пестроты. А в веленевой бумаге, ей-богу, не знают толку наши читатели.
Ну, прощай. Принимаюсь опять за заботы и хлопоты. Пиши скорее, хоть немного, да скорее: страниц пять, а больше и не нужно.
Твой Гоголь.
Гоголь – Погодину М. П., 9 февраля 1835
9 февраля 1835 г. Петербург [746]
Я только сегодни получил твое письмо[747], то есть 9 февраля. Ты слишком крупно выставил титул Смирдина, и он распечатал его, принявши за адресованное к нему. Я рад по самое нельзя твоему приезду, хотя вместе с тем и досадую на проклятый случай, заставивший тебя сделать это[748]. Я живу теперь в тесноте (выгнат из прежней квартиры по случаю переделки дома). Но если тебе не покажется беспокойным чердак мой, то авось как-нибудь поместимся. Впрочем, ведь мы люди такого сорта, которых вся жизнь протекает на чердаке. Прощай! Целую тебя и жду с нетерпением твоего приезда.
Твой Гоголь.
Издатели «Московского наблюдателя» ничего не умеют делать. Разошлите объявления огромными буквами при «Московских ведомостях» и при нескольких номерах и говорите смело, что числом листов не уступит «Библиотеке для чтения», а содержанием будет самый разнообразный.
Из «Вечеров» ничего не могу дать, потому что «Вечера» на днях выходят[749]. Но я пишу для «Московского наблюдателя» особенную повесть[750].
731
Погодин поместил в первом томе «Библиотеки для чтения» часть своих «Исторических афоризмов» (отд. III, с. 101–111). После выхода «Афоризмов» отдельным изданием (М., 1836) Гоголь высоко оценил их в своей рецензии, опубликованной в «Современнике» (1836, т. 1. См. также: Акад., VIII, с. 191–194).
732
Речь идет о П. В. Киреевском, занимавшемся собиранием народных песен и привлекшем к записи многих помощников. Первый выпуск песен из собрания Киреевского вышел в свет лишь в 1848 г.
735
«Московский наблюдатель», разрешение на издание которого было получено 9 декабря 1834 г. (первая книжка вышла 15 марта 1835 г.). Основной целью журнала, объединившего Е. А. Баратынского, И. В. Киреевского, М. П. Погодина, С. П. Шевырева, А. С. Хомякова, Н. М. Языкова и др., было противодействие «торговому направлению» в журналистике, представленному изданиями Булгарина – Греча и Сенковского. В программе «Московского наблюдателя» Гоголь был назван в числе его постоянных сотрудников, однако участником этого журнала так и не стал.
737
Погодин работал над книгой «Лекции профессора Погодина по Герену о политике, связи и торговле главных народов древнего мира» (первая часть вышла в 1835 г.). Цензором этого издания был постоянно притеснявший Погодина М. Т. Каченовский (Барсуков, кн. 4, с. 264), в связи с чем, видимо, и упоминается ниже его имя.
738
«История средних веков» О. К. Демишеля была переведена с французского студентами первого курса Московского университета в течение одного дня после того, как посетивший лекцию Погодина министр просвещения С. С. Уваров с похвалой отозвался об этом руководстве (Барсуков, кн. 4, с. 211–212). Перевод вышел в свет в 1836 г.
741
Имеются в виду статьи Гоголя, напечатанные в «Журнале министерства народного просвещения»
742
С 24 июля 1834 г. Гоголь состоял адъюнкт-профессором по кафедре всеобщей истории Петербургского университета. Его первые лекции произвели сильное впечатление на слушателей. Однако вскоре писатель охладел к своей университетской деятельности, что вызвало и разочарование в нем студентов (см. об этом воспоминания Н. И. Иваницкого – в кн.: Г. в восп., с. 83–86).
743
Речь идет о сборнике «Арабески», составленном из художественных произведений Гоголя, его исторических, эстетических, литературно-критических и др. статей.
748
Погодин выехал в Петербург 18 февраля 1835 г. с тем, чтобы обратиться к министру с жалобой на притеснения московской цензуры и в особенности М. Т. Каченовского. В Петербурге Погодин предполагал остановиться у Гоголя (Барсуков, кн. 4, с. 264–265).
749
Речь идет о сборнике «Миргород», имеющем подзаголовок «Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (вышел в марте 1835 г.).