Здоровье мое очень изрядно. Самое неприятное было то, что я потерял было сон, засыпал с трудом, с кошмарами, с вздрагиваниями и замираниями. Вот уже вторая ночь, что я сплю хорошо. Вообще Венеция для меня очень благоприятна.
В каком отеле Вы останавливаетесь здесь?
Прощайте, милый друг. Если здесь не получу письма от Вас, то надеюсь получить, по крайней мере, в Вене (Leоpоldstadt, Hotel Goldenes Lamm).
Ваш П. Чайковский.
50. Мекк - Чайковскому
Москва,
18 ноября 1877 г.
Вчера и сегодня я получаю Ваши письма из Рима и Венеции, дорогой Петр Ильич, и не знаю, как мне благодарить Вас за то невыразимое удовольствие, которое Вы мне ими доставляете. Вы спрашиваете меня, весело ли мне. О да, мне очень весело, потому что я каждый день или получаю или ожидаю. Ваших писем. Мне больше чем весело, я так счастлива в настоящее время, что боюсь за свое состояние, потому что, несмотря на мою блестящую обстановку в жизни, я так давно не чувствовала счастья, что сделалась недоверчива к нему, и мне кажется, что ко мне оно может прийти только как предвестник страдания. Вы знаете, что я очень склонна к мистицизму и суеверна. Вам покажется, быть может, смешным, что человек неверующий может быть суеверен, что скептик может быть в то же время и мистик. Я не систематичным и последовательным путем пришла к этому, а просто это мое физиологическое свойство, которое, к тому же, поддерживается тем, что в природе есть много еще чего не расследованного и не понятого людьми, и оно тем сильнее действует, чем меньше есть средств сопротивляться ему. Но как бы то ни было и что бы ни ожидало впереди, в настоящую минуту мне хорошо, и я полной грудью вдыхаю в себя это ароматичное, благотворное счастье! Зачем Вам не так хорошо, как мне, мой милый, бесценный друг? А как бы я хотела этого! Вот она, та судьба, которую я признаю: случайности, сила обстоятельств, неожиданные движения сердца и воображения, давление чужих влияний, ненормальное состояние нервов и т. д. и т.д., - эта неотразимая, несокрушимая судьба, которая играет людьми безжалостно, часто портит всю жизнь! Но, милый друг мой, запаситесь твердостью и равнодушием ко всем нападкам и упрекам. Ведь Вы же знаете, что Вы тут не при чем, что эти обвинения есть продукт все той же натуры, того же воспитания, о которые, как об стену, разбиваются справедливость, добросовестность и всякие чувства. Вы должны знать, что такие натуры во всем, что им досадно, первым долгом стараются кого-нибудь обвинить и в этом находят полное утешение и большое удовольствие. Так не отнимайте же его у Вашей жены. Сделайте, как я, мой милый друг: меня не один человек, а сотни людей критикуют, осуждают и обвиняют и лично и вообще, по своим взглядам. Я нисколько не смущаюсь и не волнуюсь этим, не стараюсь ни одним словом и ни одним шагом ни оправдываться, ни разуверять людей, во-первых, потому, что понятия бывают различны, а во-вторых, для того, чтобы не отнимать у людей удовольствия. И я нисколько не в претензии на людей, потому что, осуждая меня, они правы со своей точки зрения, а разница в том, что у нас точки отправления различные.
Я очень рада, Петр Ильич, что Вы хотя последний день в Риме провели оживленнее. Дворец цезарей и на меня производит большое впечатление, но тяжелое. Когда я с его высот смотрю на Рим, он всегда мне представляется пылающим. A Capitole этот вызывает такие поэтические воспоминания! A Forum'ы восхищают меня как место выражения свободных прав народа, как вечевые колокола у нас на Руси. Вообще настоящий Рим восхищает меня своими историческими воспоминаниями и памятниками, хотя древний Рим больше отвращает, чем удивляет меня.
Петр Ильич, если Вы соскучитесь за границею и Вам захочется вернуться в Россию, но не показываться людям, то приезжайте ко мне, т. е. не ко мне лично, а в мой дом на Рождественском бульваре; у меня есть вполне удобные квартиры, где Вам не надо будет заботиться ни о чем. В моем хозяйстве все есть готовое, и между нами будут общими только хозяйство и наша дорогая мне дружба в том виде, как теперь, не иначе, конечно. В доме у меня ни я, и никто из моего семейства, и никто в Москве и не знали бы, что Вы живете тут. У меня в доме очень легко скрываться от всего света. Вы знаете, какую замкнутую жизнь я сама веду, и вся прислуга привыкла жить на положении гарнизона в крепости. Следовательно, Вы здесь были бы неприступны. Подумайте, дорогой мой друг, да и приезжайте прямо из Вены, только за три дня сообщите мне об этом.
Сегодня Симфоническое собрание, а главное, Фитценгаген играет Ваши вариации, а я не могла поехать, потому что вследствие эпидемической оспы мы всем семейством привили себе ее, и принялась только у девятилетнего мальчика Макса и у меня, и я не могу выезжать. Всем сердцем Вас любящая